Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

02.02.2015 | Просто так

«Долго вы нас еще мучить-то будете?»

Воспоминания о литературном быте недавнего прошлого

В один из дней середины 70-х годов в знаменитейшем на всю страну, но мало кому доступном, сакральном, как сказали бы в наши дни, месте, а именно в ресторане Центрального дома литераторов, имела место некая сцена, вошедшая на многие годы в фольклорный фонд тогдашнего литераторского быта.
В полупустом зале ресторана мрачно сидел, выпивал и закусывал какой-то из советских писателей. А в другом углу сидела и необычайно резвилась компания, возглавляемая другим писателем — шумным и пьяноватым. Он сидел в обществе двух-трех тоже подогретых девиц, что-то им такое рассказывал, из-за стола доносились смех и непринужденные матюжки.

Мрачному писателю это не понравилось, потому что являло собою явный диссонанс с его меланхолическим настроением. Некоторое время он неодобрительно посматривал в их сторону. Но поняв, что это не помогает, встал из-за стола, подошел к веселящейся компании и сказал: «Молодые люди. Я — писатель. Я целый день работал и очень устал. Я зашел в свой клуб, чтобы восстановить свои силы и немножко отдохнуть в тишине. А вы тут…» Он не закончил, потому что душа компании поднял на него веселый взгляд и сказал: «А что же ты, интересно, такого написал, что так устал?»

Да, эти «творческие дома», несмотря на их труднодоступность для, так сказать, рядовых граждан, не охваченных принадлежностью к колхозам творческих работников, официально именуемым «творческими союзами» (или благодаря этой труднодоступности), долгие годы служили неиссякаемыми источниками всевозможных мифов и легенд.
Сколько же письменных и устных воспоминаний начиналось с ритуального зачина: «Сидим мы с К. в Цэдээле, и вдруг входит П., как всегда, навеселе». Или: «Вхожу я в Домжур, а там…» Или: «В этот вечер в Доме актера было особенно многолюдно…» Ну и так далее.

Там разворачивались знаменитые на всю Москву грандиозные попойки, судьбоносные скандалы, эпические мемуароемкие мордобои. Туда, повторяю, редко кто попадал, но зато очень многие знали о том, что в ресторане, к примеру, Дома художников подается, допустим, самая лучшая в Москве солянка, в Доме журналиста всегда есть свежие раки, а единственным рестораном в Москве, где никогда не играла никакая музыка, был, естественно, ресторан Дома композиторов.

Эти «дома» с их ресторанами, парикмахерскими и биллиардными были если не основой, то уж точно важнейшей составляющей специфического советского литературно-артистического быта. Сам факт их наличия как бы легитимировал «особость» творческого работника, его выделенный из общей массы социальный статус и в то же время наглядно и вещественно демонстрировал заботу государства рабочих и крестьян о творческой интеллигенции, каковая, в свою очередь, старалась из последних сил выразить свою благодарность за эту заботу в свойственной ей форме романов, повестей, поэм, симфоний, скульптур и живописных полотен.

Сам факт вожделенного «членства», наличие заветной «книжечки» с вытисненным на ней нарядным орденом, для многих означал чуть ли не пропуск в бессмертие. Или, по крайней мере, служил универсальным доказательством — не только окружающим, но и самому себе, — что ты действительно писатель, а не какой-нибудь хрен с горы.

А между тем «хренов с горы», не вооруженных и не защищенных «членством», тоже было немало. Их быт тоже был специфическим. Но отмечен он был не сидением в казенном писательском буфете, а сидением в котельной или в мастерской друга-художника. И те сидения — утверждаю как свидетель и участник — были, на мой вкус, ничуть не хуже, а пожалуй что и лучше, чем те. По крайней мере, за них не требовалось никого, кроме гостеприимных хозяев, благодарить.
Одним из наиболее известных «хренов с горы» был, например, будущий нобелевский лауреат, а в те годы простой тунеядец, осужденный за то, что не сумел доказать суду, что он является поэтом.

Эта среда существовала отдельно от творческих домов, от журнальных редакций, от выставочных залов. Быт этой среды отличался повышенной интенсивностью личных общений, вполне успешно заменявших посещения издательств, худсоветы и «творческие командировки». Невысокое число читателей, зрителей и слушателей счастливым образом компенсировалось их качеством. Читателей было немного. Но это были самые лучшие читатели.

Я принадлежал именно к этой среде, и для меня, как и для многих, эти творческие «дома» были, конечно, чужими домами. Точно так же как чужими для меня были и вся ЭТА литература, и все ЭТО искусство.

Но шли, как говорится, годы, и вместе с исчезновением советской империи, с исчезновением Большого мифа исчез и миф «творческих союзов». Сами-то они вроде как сохранились, но, занимаясь в последующие годы исключительно азартным дележом имущества, начисто утратили свою былую сакральность. Какой уж тут миф — сплошные суровые будни дикого капитализма. Да и к тому же в эти сохранившиеся реликтовые буфеты стало уже можно заходить прямо с улицы. Что же в этом интересного?

Начав с исторического анекдота, им же и закончу. Хотя бы потому, что в нем я, хотя и пассивно, участвовал сам.

В один из дней тоже середины, но уже 90-х годов я проходил мимо здания ЦДЛ и решил полюбопытствовать, что же теперь происходит в легендарном некогда «нижнем буфете». Зашел. Буфет оказался на своем месте. Та же темно-коричневая панель на стенах, те же салфеточки и искусственные цветочки в пластмассовых вазочках, та же буфетчица, те же бутерброды. Я взял ритуальные сто грамм, взял пару бутербродов с копченой колбасой, сел, достал книжку.

Вначале мне показалось, что в этом буфете я один. Но нет. Через два стола от меня находился еще один посетитель, который мирно спал, уютно пристроив небритую щеку на бутерброд со шпротами, правой рукой сжимая газету, а левой крепко держась за пустой стакан.
В какой-то момент он поднял голову, посмотрел на меня не до конца открывшимся глазом и с мягкой, задушевной интонацией спросил: «Долго вы нас еще мучить-то будете?»

Напрасно я задумался, пытаясь дать хоть сколько-нибудь вразумительный ответ на столь мудреный вопрос. Ответа он дожидаться не стал, потому что, улегшись поудобнее на тот же бутерброд, заснул снова. Думаю, спит и до сих пор.

Источник: Colta, 16 января 2015,








Рекомендованные материалы



Имя розы

Однажды она спросила: «Ты ел когда-нибудь варенье из роз?» Ничего себе! Варенье из роз! Какой-то прямо Андерсен! Варенье! Из роз! Неужели так бывает? «Нет, - ответил я с замиранием сердца, - никогда не ел. А такое, что ли, бывает варенье?» «Бывает. Хочешь, я привезу тебе его в следующий раз?» Еще бы не хотеть!


Грибной дождь

Можно, конечно, вспомнить и о висевшем около моей детской кроватки коврике с изображением огромного ярко-красного гриба, в тени которого, тесно прижавшись друг к другу, притулились две явно чем-то перепуганные белочки. Что так напугало их? Коврик об этом не счел нужным сообщить. Одна из первых в жизни тайн, навсегда оставшаяся не раскрытой.