Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

21.10.2008 | Архив "Итогов" / Просто так

О страхах

Все страшно. И в детстве, и потом

Все страшно. И в детстве, и потом. С возрастом страх не исчезает, а лишь опускается все глубже и глубже. Но в детстве страшно все: мама ушла за хлебом и все нет ее, нет. Страшно. Смотришь в окно, а за окном вдруг пройдет кто-то - не человек, не собака, не волк. Заглянет в окно и исчезнет, треща сухими зимними ветками. Не страшно разве? Не просто страшно - ужасно. А потом? В школе? А вдруг не решишь пример? А вдруг описаешься на физкультуре? А в пионеры не примут? Точно примут? А если нет? А если клятву забуду? Как жить после этого? А если во дворе здоровый Витька Леонов обледенелой колючей варежкой по морде? Больно ведь. Обидно. Страшно.

Взрослые тоже чего-то боялись. Говорили шепотом за стеной. Или что-то говорили, забывшись, при мне. Тогда бабушка поднимала палец: "Штил. Киндер". Это на идиш, чтобы я не понял. Я понимал. Я понимал, что и им что-то страшно.

Но был и еще один страх, государственный. Для меня не очень страшный, а скорее непонятный. Этот страх звонил в дверь и отзывался женским голосом: "Госстрах".

Это теперь много всякой рекламы. А в моем детстве рекламы было мало. То есть много, ибо большие жестяные листы были развешаны на всех кирпичных брандмауэрах родного города. Но рекламируемых объектов было очень мало. Томатный - почему-то - сок. Зубной порошок, изготовленный на фабрике "Свобода". "Пользуйтесь услугами Аэрофлота". "Такси все улицы близки". Я уже тогда обращал внимание на неправильную рифму и говорил: "Надо писать "бликси", тогда будет складно". Конечно же, сберкасса ("накопил - машину купил"). Это накопительство рекламировалось также на последних обложках литературных журналов. Там были графически явлены вожделенные награды за умеренность и бережливость: дом с колоннами и кипарисами (это курорт, "всесоюзная здравница"), автомобиль "Победа", ковер, жирный рулон сукна (отрез, как тогда говорили) - одним словом, добро. То самое, каким заканчивались сказки: стали жить-поживать да добра наживать.

Ну и госстрах.

Моя мама всегда от чего-то страховалась. Это тоже был способ накопить немножко: на костюм, на ковер, на холодильник. К нам в дом приходили страховые агенты. Это были, как правило, интеллигентные дамы. Они говорили "ну что вы, право" и вообще отличались старосветскими манерами. Приходили, садились за круглый, накрытый красной плюшевой скатертью стол и начинали пугать на манер гоголевского Афанасия Ивановича, любившего подшутить над простодушною Пульхериею Ивановною: "А если бы и кухня сгорела? ... А если бы и кладовая сгорела?"

Такого рода дамы попадались не только среди страховых агентов или библиотекарш в детских районных библиотеках. Их, бедолаг, заносило даже в магазины. Обычно в качестве кассиров. Но изредка - и продавцов.

Я помню одну такую - пожилую в очках, - продававшую яйца. "Что ж яйца, мамаш, такие мелкие?" - возмущался небезукоризненно трезвый работяга из очереди. "А что же вы хотели бы? - невозмутимо парировала дама, - чтобы яйца за девяносто копеек были исполинские?" Сраженный затейливым словом, позаимствованным то ли из Жюля Верна, то ли из Конан Дойла, мужик затыкался.

Мама подолгу беседовала с агентессами. Они не только пугали и всячески агитировали. Они рассказывали про свою жизнь и умело расспрашивали про чужую. Я привык прислушиваться к их разговорам. Это было интересно. Иногда даже слишком. Ибо, увы, не все были одинаково уравновешенными, подобно тому, как много лет спустя не все йогурты оказались одинаково полезными. Одна, помню, с увлечением рассказывала о своей любви к животным. Я слушал, слушал и задремал. Сквозь сон я слышал: "У меня была птичка в клетке и собака. Потом я собаку отдала родственникам". - "А что такое?" - "А потому что собака стала дразнить птицу". - "Как это?" - "А так. Она подходила к клетке и читала стихи". - "Стихи?" - "Стихи. Целыми днями. Прямо так вот сядет перед клеткой и читает: "Сижу за решеткой в темнице сырой". А птичке же обидно. Она ведь ответить не может. Я и отдала. Правда, потом птицу кошка съела". - "Так кошки же у вас вроде не было". - "Не было. Но пришлось завести. Мыши. Совершенно замучили. Наглые такие. Я, представляете себе, открываю буфет, где варенье, а она стоит". - "Кто?" - "Ну мышь. Нахально так, руки в боки. Как хозяйка. И смотрит. Наглая такая. Ну вот я кошку и завела".

И так далее. Что было на самом деле, а что приснилось, уже неважно. Но я при слове "госстрах" именно эту тетку себе и представляю, а больше ничего.

Чем-то, очевидно, надо все это закончить, а вот чем - непонятно. Так что пусть все останется как есть. Ничего страшного.



Источник: "Итоги", №46, 1999,








Рекомендованные материалы



Имя розы

Однажды она спросила: «Ты ел когда-нибудь варенье из роз?» Ничего себе! Варенье из роз! Какой-то прямо Андерсен! Варенье! Из роз! Неужели так бывает? «Нет, - ответил я с замиранием сердца, - никогда не ел. А такое, что ли, бывает варенье?» «Бывает. Хочешь, я привезу тебе его в следующий раз?» Еще бы не хотеть!


Грибной дождь

Можно, конечно, вспомнить и о висевшем около моей детской кроватки коврике с изображением огромного ярко-красного гриба, в тени которого, тесно прижавшись друг к другу, притулились две явно чем-то перепуганные белочки. Что так напугало их? Коврик об этом не счел нужным сообщить. Одна из первых в жизни тайн, навсегда оставшаяся не раскрытой.