Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

30.01.2017 | Общество

Глаголы настоящего времени

Существует современный мир. Но существует и антисовременный мир. В наших широтах его иногда называют «русским миром» или «особым путем».

Совершенно сознательно упустим все околоакадемические упражнения на тему «что такое либерализм» и что в сущности означает это слово, внятный смысл которого доступен немногим, включая тех, кто сам себя считает либералом.


В данном случае интереснее те, кто это слово и все производные от него употребляют с исключительно негативными коннотациями.
Да, такие слова, как «либерализм», «либеральный», особенно в тех случаях, когда эти слова употребляются в негативных значениях, не слишком-то внятны с точки зрения их прямых словарных значений. Особенно в таких словосочетаниях, как «либеральный террор» или, пуще того, «либеральный фашизм».

Кстати, с употреблением слова «фашизм» в последние годы произошли и вовсе удивительные — весьма причудливые и практически необратимые изменения. Оно употребляется всего лишь как усиленный синоним слова «плохой». Не удивлюсь, что если так дело пойдет и дальше, то в бытовом речевом обиходе вполне могут возникнуть «фашистский борщ», «фашистская погода» и «что-то у меня сегодня какое-то фашистское настроение». А, может быть, и уже появились, почему бы и нет.

Слово «либеральный» в контексте этой риторики, в общем-то, тоже означает «плохой». Но есть, как сказано в одном неприличном анекдоте, нюанс.

И этот важный нюанс в том, что все время получается так, что слово «либеральный» служит псевдонимом слова «современный».
Получается так, что в слове «либеральный», какими бы причудливыми значениями не наделяли это «фашистское» слово его носители, воплощается и кристаллизуется мучительный ужас перед современностью, ненависть к современности.

Многие, очень многие панически боятся современности, которая, как им кажется, резко вышибает шаткую табуретку из-под их задов.

В этом ужасе хватаются за что попало. За «традиции», за «устои», за поверхностно-косметические признаки «религии», за «славную историю», за «спасибо деду за победу».

Самые незамысловатые из них по любому поводу включают «национальное», облегченно оправдывая чем-нибудь «национальным» любые тупость и подлость «своих» и в той же мере убедительности объясняя то же самое «национальным» у «чужих» или у всех тех, кого им для простоты картины мира угодно таковыми считать.

Существует современный мир. Но существует и антисовременный мир. В наших широтах его иногда называют «русским миром» или «особым путем».

Этот мир активно пользуется материальными и техническими достижениями современного мира и время от времени использует эти достижения, а иногда и риторику в борьбе с ним же, в борьбе с самой современностью.

Существуют, разумеется, люди, вполне искренне боящиеся современности. Они вызывают определенное сочувствие. Но ровно до того момента, пока они не начинают ощущать и реализовывать свое право на диктат.

Они не опасны сами по себе. Опасны и зловредны те вполне модернизированные, вполне информированные люди, не только ни секунду не верящие в то, что в «европах» обитают мужики с песьими головами и девки с рыбьими хвостами, беспрерывно водящие бесовские гей-хороводы, но и сами ловко, умело, со знанием дела и со вкусом умеющие пользоваться достижениями и реалиями растленной современной цивилизации.

Они запросто включают в свой публичный дискурс архаическую, мракобесную, то есть по всем признакам фашистскую, риторику потому, что лишь в условиях интеллектуальной, духовной, технологической изоляции отпадает необходимость воспринимать самих себя в сравнении с цивилизованным миром, потому что лишь внутри вечно отстающего колхоза не так бросаются в глаза их собственная убогость, их вороватость и их полная идейная несостоятельность.

Много лет ведется изнурительная борьба. И она ведется не только за «настоящее время», но и за «прошедшее», то есть за прошлое.

И главный, как мне кажется, вопрос здесь — не «как было на самом деле?». Этим вопросом задается академическая наука, но ее гипотезы и выводы, если и протекают на «нижние этажи», то как правило в сильно изувеченном виде.
Главный и самый интересный вопрос — почему, по какой причине одним людям так хочется, чтобы дело обстояло именно так, а не по-другому, а другим, допустим, — совсем наоборот.

Обобщенный образ прошлого, даже недавнего, даже того, который кто-нибудь из современников успел лично чувственно пережить, в той или иной мере всегда мифологизирован. Таково свойство социальной или индивидуальной памяти, потому что память не умеет быть беспристрастной. И этот образ всегда соответствует нашим представлениям о современности.

Понятно, что у каждого человека или у каждой социальной группы о современности свои представления. Для меня, например, современность характерна прежде всего тем, что границы между «своим» и «чужим», «нашим» и «не нашим», «правильным» и «неправильным», «нами» и «ими» никогда не совпадают с границами государственными.

Современность — в моем, разумеется, понимании — не локализована географически. Она, как и дух, веет, где хочет. Пусть и не везде одинаково интенсивно, пусть кое-где едва уловимо. Но дышит. Но живет.

Не признавая межгосударственных и, тем более, национальных границ, она живет повсюду. И в нашей стране, где яростное сопротивление современности горделиво называется «суверенитетом», — в том числе.

Люди моего близкого окружения, как авторы, как читатели, как зрители, как слушатели и, главное, как социальные личности сформировавшиеся в поздние советские годы, совместными усилиями выстраивали, и — как я был убежден тогда, так убежден и теперь, — выстроили свою современность, подземными потоками сообщавшуюся с современностью мировой.
Географически и биографически обитая в душном внеисторическом безвременье, называемом «развитым социализмом», мы при этом жили вовсе не в нем. Мы жили в современности.

Вспоминаю один из бесконечных разговоров тех лет. Кто-то из нас сказал: «Мы живем при советской власти». «Да нет, — сказал другой, — уж скорее мы живем посреди советской власти. А она — вокруг нас».

Если «советскую власть» заменить, допустим, «особым путем», «традиционными ценностями» и прочими «скрепами», то примерно так же можно сказать и теперь.



Источник: inliberty. 12.07.2016,








Рекомендованные материалы



Шаги командора

«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.


Полицейская идиллия

Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»