Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

27.01.2014 | Архив Гриши Брускина

Живописный гнозис-8

(О шпалере Гриши Брускина "Алефбет") 2. Алефбет. Фигуры воображения. Часть 5

Продолжение

Такого рода изображение -- результат жеста – называния, указания, ткачества.  Когда-то молодой еще в ту эпоху Бубер попытался сформулировать различие между христианством и иудаизмом  в категориях видения и делания. Выступая с лекциями в Праге (1909-1911), Бубер сформулировал утопический принцип, согласно которому еврей находится в постоянном движении, выражаемом в  моторике молитвенного жеста. Бубер различал перцептивного (западного) и моторного (восточного) человека (68) . Перцептивный тип существует согласно центростремительной схеме – впечатления стекаются к нему, как к центру, извне.  Восприятия достигают центра и становятся изображениями. Греко-христианский мир, с его акцентом на пластическую фигуративность, опирается на такой тип человека. Моторный тип существует в центробежном пространстве. Образ, возникающий в душе, становится движением.  Такая схема довольно точно накладывается на генерацию образов из слова. Бубер писал, что еврейский тип сознания пронизан дуализмом сходным с дуализмом бенони. Дуализм разрушает внятность пластической репрезентации: «Еврей острее осознает выражение, чем очертания вещей, последовательность  - скорее, нежели близость, время - более, чем пространство. Он ощущает мир не столько как раздельное, различное, изолированное существование вещей, сколько как их соединение, как общность и сообщность их свойств» (69) .

68. Идея моторности будет затем воспринята Эрнстом Блохом, который в первой версии своей влиятельной книги «Дух утопии» будет писать о «моторно-фантазматической теории познания». См. Ernst Bloch. “Symbole: les juifs”. Chapitre “oublié” de L’Esprit de l’Utopie.  Paris-Tel Aviv, 2009.L'Eclat, 2009. Рафаэль Лелюш в своем содержательном введении к тексту Блоха указывает на связь этой теории с идеями Бубера. Ibid., pp. 78-80.
69. Martin Buber. The Spirit of the Orient and Judaism. – In: M. Buber. On Judaism. Ed. by Nahum N. Glatzer. New York, Schocken, 1967, p. 64.  
70. Gilbert Simondon. L’individuation psychique et collective. Paris, Aubier, 2007, p. 23.
71. Эта неопределенность усиливается тем, что на шпалере фигуры некоторых мистиков, готовых к восхождению к Меркаве, изображены с опущенными вниз головами, например «Человек, устремивший взгляд к небу» или «Человек, опустивший голову». 
72. Подробный анализ различных версией мистических экстазов Натана из Газы, а также коллекция документов, их касающихся, даны в книге: Matt Goldish. The Sabbatean prophets. Cambridge, Mass., Harvard University Press, 2004, pp.  56-88. 
73. Paul Avis. God and the Creative Imagination. Metaphor, Symbol and Myth in Religion and Theology. London-New York, Routledge, 1999, p. 116.

В широком смысле слова речь идет о выходе за рамки культуры репрезентации, понимаемой как присутствие некоего интериоризированного символа в сознании. Репрезентация подменяется активным отношением к видимому, практикой становления и фигурации.  Приведенная схема Бубера соотносится с двоемирием Брускина. Мир "Лексиконов" – это мир пластический по своему существу. Жесты фигур, населяющих этот мир, зависают в бесконечно тянущемся настоящем. Фигуры "Алефбета", прямо соотнесенные  с моторикой ткачества, обладают совершенно иной связью с моментом и способны на совершенно иной тип моторики. Их связь с моментом порождения (как у шолемовских исчезающих ангелов) выражается в присущей им индивидуации. Под индивидуацией я понимаю процесс формирования  и дифференциации индивидуальных созданий, в результате которого эти создания начинают отличаться от себе подобных. Жильбер Симондон писал о способности бытия «дефазироваться по отношению к себе самому, выходить там и сям за пределы собственного центра. То, что принимают за отношение или дуализм принципов, в действительности является установлением бытия, которое больше, чем единство и чем идентичность…» (70)  Дуализм у Бубера, как и в тратате «Тания», вполне может пониматься как проявление симондоновской индивидуации.

Мир "Лексиконов" мне представляется миром идентичности. Фигуры в нем не индивидуализированы,  не отличаются друг от друга, но при этом обладают своего рода тяжеловесной определенностью. Это определенность бесконечно умножающихся симулякров, копий. Фигуры "Алефбета" – неопределенны, они выходят за рамки одинакового и входят в режим индивидуации. Показательно, между прочим, и различие между самим понятием лексикона и алфавита: лексикон – это словарь с фиксированными значениями, алфавит – набор элементов, из которых может возникнуть бесконечное количество слов (потенциально сотворен мир). Парадоксально, однако, что "Лексиконы" не имеют словарного комментария, как и всякие фигуры идентичности - они тавтологичны и самоочевидны. "Алефбет" же снабжен развернутым словесным комментарием, который как бы пытается уловить становящееся значение, зафиксировать его.

Как работает брускинский комментарий хорошо видно из сопоставления двух фигур, которые иконографически подобны. Это двое мужчин, повернутых профилем влево и поднявших голову к небу. Один из них в сером кафтане слегка парит над землей (мотив многократно повторенный в шпалере), человек же в коричневом кафтане чуть приподнялся на цыпочках. Правая рука обоих  одинаково полусогнута в локте, левая же рука человека на цыпочках поднята к небу, а парящего персонажа слегка опущена вниз. На руки обоих, как и у многих других персонажей шпалеры, наброшена молитвенная шаль – талит. Закинутая вверх голова (и тем более парение над землей) понятным образом говорит об обращенности к Богу, но фигуры в целом неопределенны (71)  и не имеют никаких  различительных атрибутов, как в "Лексиконах".

Парящего Брускин возводит к знаменитому герою мистики Меркавы, одному из четырех, «вошедших в Pardes», рабби Акиве:: «Человек, созерцающий небо.  Сын веры (бен мехемнута). Рабби Акива сказал: «Когда я взошел в первый чертог, я был благочестивым (хасид), во второй -- чистым (тахор), в третий -- честным (яшар), в четвертый -- был целиком с Б-гом (тамим), в пятый -- сложил я святость перед Б-гом, в шестом я произнес троекратное благословение (кдуша) перед Тем, Кто глаголом сотворил мир, дабы ангелы служения не погубили меня, в седьмом чертоге я старался из всех сил держаться прямо, трепеща всем телом, и произнес молитву» (Ms Oxford, 1531, fols 52a..)»

О человеке на цыпочках в том же глоссарии говорится: «Экстатический человек. Владеющий знанием (баал ха-иедил). «...В том же самом году, когда мою силу возбудили видения ангелов и благословенных душ, я совершил большой пост, длившийся неделю после праздника Пурим. Когда я заперся в отдельной комнате в святости и чистоте и, заливаясь слезами, совершил утреннюю молитву, на меня снизошел дух, волосы мои вздыбились, колени пронзила дрожь, я узрел Меркаву (Престол Б-га), мне являлись видения Бога весь день и всю ночь, и я удостоился дара истинного пророчества, как никакой другой пророк. Раздался голос, произнесший слова: “Так глаголет Господь...» (Nathan de Gaza, Lettre inedite.)»

Внешне рассказ Натана из Газы кажется классическим мистическим видением из цикла Меркавы. Но это не так. Брускин прерывает свидетельство Натана, не дав ему развернуться до конца. Дело в том, что Натан из Газы был лжепророком, признавшим Сабаттая Цви мессией. В его видении голос якобы провозгласил Саббатая мессией, по иной версии он видел имя Саббатая начертанным в лучах изначального света творения и даже выгравированным на господнем престоле и т.д. (72) Натан к тому же произвел фальшивку, якобы найденный им апокрифический текст, приписываемый Аврааму хе-Хасиду, в котором содержалось предсказание о явлении мессии в лице Саббатая Цви. Брускин умышленно скрывает лжепророчество Натана, придавая обеим фигурам странную амбивалентность. Нельзя исключить того, что одна фигура – это фигура визионера, а вторая – мистификатора. Но различие фигур никак не представлено, а тексты построены так, чтобы их коренное различие было уведено в тень.

Но дело не только в амбивалентности экстатического свидетельства. Текст мифологически-теологического комментария описывает состояния перехода становления, экстатического движения и является в значительной степени нарративом трансформаций, индивидуации. Вот почему так велико значение мифа для гностических практик личного спасения – перехода из земного мира в трансцендентный (что занимает важное место и в шпалере). Мифы, например, резко активизируются в моменты инициаций и переходов из одного состояния в другое (скажем в ритуалах перехода, описанных Ван Геннепом), когда возникают периоды структурного обеднения мира, когда мир погружает в состояние неопределенности (73) . Но это «структурирование» лиминальных (пограничных) ситуаций обеспечивается ценой выпадения из времени, трансцендирования истории.

Окончание следует



Источник: НЛО №122, 2013 ,








Рекомендованные материалы



Живописный гнозис-9

Человек на шпалере соотносится с мистическим текстом, в котором визионеру предстают видения (отсутствующие в шпалере) и слышатся слова, отношение которых к видимой фигуре загадочно. Фигура отсылает к видимому и слышимому, никак не явленным в ней...


Живописный гнозис-7

В "Алефбете" многократно возникают фигуры, связанные не только с нумерологией но и с буквами, как того и следует ожидать в рамках фигуративной азбуки. Тут изображен «человек, приподнятый буквой "цади"» или «человек с буквой "алеф"» ...