Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

03.12.2013 | Литература

Увенчанный «Лавр»

Роман, получивший премию "Большая книга", соединяет консервативные ценности с современным содержанием

"Ты в нашей земле уже почти два года, а так ничего в ней и не понял… А сами-то вы понимаете?… Сами мы ее, конечно, тоже не понимаем", – эту цитату из романа "Лавр" нынешнего лауреата премии "Большая книга" Евгения Водолазкина без устали цитируют почти все рецензенты. Кто с радостью, как точный афоризм, кто с раздражением, как банальность. Но, пожалуй, именно с этим романом премии повезло – в нем есть о то, что казалось, уже невозможно найти: соединение консервативных ценностей с интеллигентным, приемлемым и даже современным содержанием.


Литературный фронт

Премия "Большая книга" задумывалась как официальная, или, точнее, мейнстримная, открытая, расположенная к читателям премия. То есть вроде бы и экспертная (члены жюри – люди в основном профессиональные), но не узко цеховая. Книги из короткого списка вывешивают в открытом доступе – пусть и читатели голосуют, для них отдельный конкурс. Потому что в России нет единства и в этом аспекте, читатели выбирают одно, рецензенты – другое, покупатели – третье.

Ни для кого не секрет, что Россия давно уже не самая читающая страна, что тиражи качественной литературы страшно малы, особенно в соотношении с населением, что народ читает Донцову и Бушкова, и россияне уж точно не народ книги, а скорее народ телевизора, а точнее – телемыла.

С 2005 года премия "Большая книга" борется за событие, ее задача – найти главную книгу, самую лучшую, самую важную, такую, чтобы сразу стало не стыдно, а напротив, гордо: вот она, настоящая литература, жива.

Но, к сожалению, год за годом проходит, а большой, главной, центральной книги всея Руси все нет и нет. Не было ее в и этом году (увы, и роман Водолазкина не станет настольным для всех и каждого). Но все же "Лавр" примиряет ожидания многих и является в некотором смысле искомой точкой согласия, движением к прозе, на которую есть общественный запрос, но которая при этом остается прозой.


Юродивый и святой

Роман петербургского писателя, сотрудника Пушкинского дома, филолога и последователя Дмитрия Сергеевича Лихачева Евгения Водолазкина написан как бы в форме жития святого.

Но это не стилизация: в романе все время чувствуется двойственность отношения автора к тексту – он вроде бы близок к старорусскому, и в то же время абсолютно современен. Лукав и ироничен, но не шкодлив, а благородно уважителен. А главное, герой романа, и средневековый святой, и юродивый, но при этом – интеллигентный человек, рефлексирующий и грешный, ищущий истину, но не навязывающий ее другим. То есть роман весь вроде бы средневеково-аутентичный, но его герой – человек модерна.

Он трижды меняет имя, живет в лесу отшельником, путешествует по миру, посещает Италию, служит князю, переживает свою славу и свой позор, но все это – не просто так, не по случайному велению судьбы, а во искупление невольного греха, когда по молодости и гордыни взялся принимать роды у своей женщины, да не справился, умерла и она, и ребенок.

Дар целительства и чудотворства делает его сильным, но не всемогущим. Смерть все равно неизбежна. Когда Лавр еще был мальчиком Арсением, он спросил у своего наставника про любимого волка, ушедшего умирать от ран в лес: "Почему он ушел умирать? Почему не умер среди нас, его любивших? Шершавым прикосновением Христофор вытер слезы Арсения. Поцеловал в лоб: Так он предупреждал нас, что в последнюю минуту каждый остается наедине с Богом".

Сила романа Водолазкина – в умении автора говорить всем известные вещи простыми, но не пошлыми словами. И умело играть ими, смешивая славянизмы с современным жаргоном: "Нам это важно, простите за прямоту, и в отношении планирования работы, и в смысле спасения души", – это про конец света, о котором монахи спорят, не считая нужным предупредить обывателей.

Специалист по средневековью Водолазкин легко обходится с реалиями, насыщая свой роман подлинно историческими подробностями, но так же легко от них отказывается, приближая время ко дню сегодняшнему, и это снова игра, модель другого сознания, когда время не линейно, а идет по кругу, повторяя себя, но и развивая. Ибо "записанное слово упорядочивает мир. Останавливает его текучесть".

Вообще-то главное в романе – именно исследование свойств времени, размышление о цикличности и хронометрии, о том, куда время течет и есть ли у него долгота, о личной ответственности человека, обреченного на конечность жизни.


От афедрона до амвона

В романе "Лавр" современный российский читатель нашел все, что давно искал. То есть чтобы и православно – а роман "Лавр" как раз объясняет своеобразие православия в очень мягкой, интеллектуально-рационализированной форме, – и в то же время вполне культурно, со знанием дела, исторического фона, с соблюдением правил хорошего тона.

В прошлом году читательское голосование "Большой книги" выиграл Тихон Шевкунов со своими "Несвятыми святыми" – но дать ему профессиональную премию было не комильфо, все-таки уж очень пахло от его книги ладаном и старушечьими платочками, несмотря на сценарный факультет ВГИКа, оставшийся в прошлом у автора.

Вспомним и скандал, вызванный неожиданной победой на русском Букере романа Елены Колядиной "Цветочный крест" – разухабистой и китчевой истории из псевдо-русской старины с незабываемым афедроном, над которым не посмеялся только ленивый. Но решение жюри Букера было вызвано желанием найти национальное своеобразие, переломить привычку публики считать хорошую книгу непременно скучной.

"Лавр" счастливо минует обе крайности, его святость вполне светская, филологическая, обмятая искусностью, зато модернизм тих и улыбчив. Роман напоминает ставший неожиданно популярным фильм Лунгина "Остров", с похожим типом святого-юродивого, воплощенного Петром Мамоновым. Не удивлюсь, если по роману "Лавр" захотят снять кино – уж очень востребован сегодня этот дискурс.


Любовные и другие романы

В народном, читательском голосовании "Лавр" получил третье место. Победила же в нем "Тетя Мотя" православной писательницы Майи Кучерской, тоже, кстати, начинавшей с романа на церковную тему. Ее первая книга "Бог дождя" была о любви прихожанки к духовнику.

Нынешний роман – в полном смысле любовный. Героиня, замужняя и не очень счастливая женщина, влюбляется – тоже, впрочем, несчастливо – в эгоистичного, но яркого мужчину, но эта любовь и борьба с ней ее оживляет и развивает душу. Возможно, что именно женщины, составляющие большую часть всех читателей, отдали свои голоса за "Тетю Мотю".

Победа "Лавра" и "Тети Моти" над биографической книгой "Гумилев, сын Гумилева" Сергея Белякова (второе место в обоих конкурсах, и читательском и основном) – вполне знаковая.

"Большая книга" часто выделяет биографии (Дмитрий Быков получил первую премию за "Пастернака", а Павел Басинский – за Льва Толстого, вторую – Алексей Варламов за биографию Алексея Толстого, Людмила Сараскина за Александра Солженицына). Биография удовлетворяет заданную статусом премии цель – награждается труд ученый, солидный, связанный с важными вехами государства, и в то же время не столь рискованный, как художественный вымысел.

Потому что в области того, что называется английским словом "фикшн", а в старое доброе время называлось по-французски "беллетристика", чаще получалось, что либо проза качественная, но тема какая-то незначительная, а главное – малопонятная, либо роман о важном, но уж больно плохо написан.

Поиск мейнстрима – главная задача государственной культурной политики, до сих пор растерянно не понимающей, что надо поддерживать. Но, похоже, нынче некий вектор уже наметился.


Тили-тили, трали-вали

Конечно, литературная премия с большим премиальным фондом (6 с половиной миллионов рублей) – это очень хорошо. Плохо, что ее организаторы почему-то внутренне убеждены, что литература – не вполне самостоятельная или не слишком интересная сфера. Поэтому, чтобы публика не скучала, вручение премии они обставляют как утренник в детском саду: шуточками, конферансом, бравурной музыкой, бутафорией и прочими украшениями. Недоверие к слову, к тому, что гостям интересно послушать или посмотреть на писателей, уверенность, что публику нужно дополнительно чем-то развлечь – это ведь тоже знаковое настроение.

В этом году вручение "Большой книги" проходило вместе с объявлением итогов конкурса детской литературы "Книгуру", где все решает детское жюри. Опять же, это должно было бы поднять значение детской книги, а не опустить серьезную премию до уровня школьной самодеятельности.

Отношение к литературе у нас (если воспользоваться примером Митрофанушки из "Недоросля") как к двери чулана, она у нас постоянно к чему-то прилагается – к идеологии, к русскому языку, к воспитанию, к празднику, к интерьеру. Хотя правильнее было бы отнестись к ней как к существительному. Поверить в то, что она имеет самостоятельное значение.

 



Источник: РИА Новости, 27.11.2013,








Рекомендованные материалы



Праздник, который всегда с нами

Олеша в «Трех толстяках» описывает торт, в который «со всего размаху» случайно садится продавец воздушных шаров. Само собой разумеется, что это не просто торт, а огромный торт, гигантский торт, торт тортов. «Он сидел в царстве шоколада, апельсинов, гранатов, крема, цукатов, сахарной пудры и варенья, и сидел на троне, как повелитель пахучего разноцветного царства».

Стенгазета

Автономный Хипстер о литературном стендапе «Кот Бродского»

В этом уникальном выпуске подкаста "Автономный хипстер" мы поговорим не о содержании, а о форме. В качестве примера оригинального книжного обзора я выбрал литературное шоу "Кот Бродского" из города Владивостока. Многие называют это шоу стенд-апом за его схожесть со столь популярными ныне юмористическими вечерами. Там четыре человека читают выбранные книги и спустя месяц раздумий и репетиций выносят им вердикт перед аудиторией.