Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

29.12.2011 | Театр

Водитель для Юлии

Томас Остермайер поставил «Фрекен Жюли» в Театре наций

Нечего и говорить, что «Фрекен Жюли» в постановке немца Томаса Остермайера лишь только была объявлена в планах стала считаться главным событием московского сезона. Еще бы: при нынешнем дефиците режиссуры в столице премьера постановщика такого класса, да еще со звездами (Жюли — Чулпан Хаматова, Жан — Евгений Миронов, Кристина — Юлия Пересильд), — роскошь, которую себе мало кто может позволить, кроме Театра наций. Последняя удача подобного рода — «Рассказы Шукшина» по версии Алвиса Херманиса — была сделана той же командой.

Можно и дальше говорить о том, что нынче в столице движение современной театральной мысли просматривается только во время фестивалей, а из текущего репертуара просвещенному зрителю порекомендовать почти нечего, и как важно поэтому... Но к чему продолжать взбивать пену — и так ясно, что спектакль европейской звезды Остермайера, с его жестким взглядом, изощренной режиссерской техникой и современным подходом к материалу, был очень нужен Москве. Теперь он есть, и хочется разобраться, того ли мы ждали.

Исходные данные были известны заранее: режиссер решил актуализировать старую пьесу, как он часто делает у себя в берлинском театре «Шаубюне», и для этого позвал русского автора «новодрамной» школы Михаила Дурненкова. Остермайеру нужна была классовая история (он сам говорит, что «в России очень сильная социальная рознь»), поэтому аристократка Жюли стала дочкой бывшего советского генерала, в новые времена ставшего генеральным директором, а лакей Жан — их водителем (привет «Водителю для Веры»). Ну что ж, директор так директор, водитель так водитель.

Миронов играет амбициозного слугу, аккуратиста в белой рубашке и темном лакейском галстуке, бессердечного карьериста Молчалина, прошедшего какую-то войну (вероятно, Чечню) и явно уже имеющего виды на служебное повышение. Хорошенькая Кристина его мало интересует, и удивление вызывает разговор о том, что хозяин хочет на ней своего водителя женить — крепостные они, что ли? Загадочной кажется вся «классовая» риторика пьесы с разговорами гламурной девицы об особой крови аристократов и надрывным признанием неудачливого карьериста в том, что «рожденный ползать летать не может». Откуда это все взялось? Неужели сегодняшние знаменитости, а когда-то провинциальные мальчики не царского происхождения Дурненков и Миронов это придумали? Или так видятся советские классы из Берлина? Если что нам и принесли годы советской власти, то именно понимание того, что кровь ни при чем. Честолюбивый, талантливый, циничный — всегда прорвется, все советские генералы, ставшие сегодня генеральными директорами, — самого плебейского происхождения, а их блудливые и бессмысленные дочки вполне достижимы для неглупого и целеустремленного парня из прислуги.

Остермайер любит спектакли со сложной конструкцией — сменой ролей, входом и выходом из образа, но «Фрекен Жюли» была задумана очень просто — никаких театральных игр, работает только осовременивание и актеры (любопытно, кстати, почему не сменили название на какую-нибудь гражданку или госпожу Юлию, ну или просто Юлию в конце концов). Вернее, нет — еще отдельным, «символическим планом» должно было стать видео, нацеленное на кухонный стол. В спектакле Театра наций, тело ощипанной курицы на столе и на экране — это отдавшая себя на растерзание Жюли. В том, как руки кухарки ощупывают и оглаживают желтую тушку, а потом лезут ей между ног в живот за потрохами — есть жестокий эротизм (впрочем, никак не продолжающийся актерами). То, что лапки вместе с головой на хлипкой шее отрубают (они лежат потом в кадре все время спектакля), и вовсе действует шокирующее. В финале эта линия завершится живодерским убийством пса Жюли — пугливую комнатную собачку Жан, схватив тесак, унесет за кулисы и будет там исступленно рубить, а потом выскочит на сцену в рубашке, забрызганной кровью.

Остермайер ставит в Театре наций добротный европейский спектакль — холодный, жесткий, с ясной позицией, без падений, но и без взлетов. Силу и полет этому спектаклю должны были обеспечивать отличные русские артисты, но пока, хоть и видно, как много сил они затрачивают, все трое играют грубовато и приблизительно. Мы видим режиссерские «швы», и вопросов к истории о современной «мажорке» и ее водителе оказывается очень много.

Сильнее всех, но и самым спорным образом играет Хаматова — Жюли является на сцену пьяноватой, вульгарной и вызывающей клубной телкой в платье с голой спиной. Она буквально вешается на шею испуганному и польщенному таким напором Жану, но что бы ни происходило дальше, какими бы качелями ни раскачивала их схождения-расхождения пьеса Стриндберга, ни любви, ни похоти, ни минимального желания у героев друг к другу не будет — это только удовлетворение самолюбий. Жюли ведет себя так, будто на ней клейма некуда ставить, но потом вдруг оказывается, что именно с Жаном она потеряла девственность, и это ее почему-то беспокоит, хотя, казалось бы, если взрослая девушка так нарывалась, то теперь должна быть удовлетворена. Неожиданный поворот этой роли состоит в том, что после секса с Жаном Жюли практически сходит с ума — она то бросается в истерику с обвинениями, угрожает сроком за изнасилование, то бредит и бормочет, затихая. Босая, растрепанная, она от чего-то прячется под столом, собирает в пакетик кровавые останки своей собачки и сначала их «хоронит» в углу, пририсовав помадой на стойке крест, а потом укладывает в дорожную сумку. Как бы ни строился сюжет, что бы тут ни говорили про классы, по Остермайеру, проблема Жюли в ней самой и рознь тут ни при чем. Но что именно с ней происходит и почему, пока не понять.

Сейчас у актеров, а значит, у всего спектакля, самый болезненный период прилаживания и роста. Опасность в том, что этот рост происходит на публике, а нет в Москве более тяжелой недемократической публики, чем в Театре наций, по которому на премьере расхаживают мужчины с лицами вчерашнего криминала и их щебечущие эскорт-девушки в блестящих платьях.

Для этих зрителей тем более неактуальна пошлая горьковская цитата про «рожденного ползать» и разговоры про голубую кровь — они уже прорвались. Как писал Пушкин: «публика образует драматические таланты», но из всего, что пытается «образовать» эта публика, получается только «калашников». Впрочем, каким бы ни получился в конце концов этот спектакль, куда бы его ни повернуло, он определенно станет важным документом эпохи, которая, как кажется в последние дни, уходит. 



Источник: "Московские новости", 26 декабря, 2011,








Рекомендованные материалы


Стенгазета
23.02.2022
Театр

Толстой: великий русский бренд

Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.

Стенгазета
14.02.2022
Театр

«Петровы в гриппе»: инструкция к просмотру

Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.