Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

03.11.2011 | Театр

Подглядывающий за самим собой

Видеохудожник Пьеррик Сорен привез на фестиваль NET спектакль-дневник

Как ни удивительно, публика, интересующаяся современным искусством, с театральной у нас совершенно не пересекается, поэтому оказалось, что пришедшие на спектакль фестиваля NET «22.13», понятия не имеют, кто такой Пьеррик Сорен. Хотя совсем недавно в ЦДХ была его выставка на целый этаж, и имя Сорена было написано на крыше выставочного зала буквами гигантскими, как название вокзала. Меж тем, француз Пьеррик Сорен — знаменитейший видеохудожник, очень театральный по сути, и уже давно работающий с театром, придумывая (прежде всего для музыкальных спектаклей) оформление, определяющее режиссуру. А камерный моноспектакль «22.13», который сейчас приехал в Москву, в полной мере авторский для художника — сам он автор и пьесы, и оформления, и режиссер. Даже актер Николя Сансье внешне очень похож на Сорена.

Не надо много знать про художника, чтобы понять, что мы видим спектакль о нем самом: не столько исповедь (это слово для такого ироничного умника звучит слишком патетично), сколько бесконечный поток саморефлексии, не останавливающийся ни на минуту. А для тех, кто видел работы Сорена и опознает приемы, видео и объекты, которые герой упоминает, демонстрирует или даже придумывает у нас на глазах, ясно, как близко придуманный художник Пьер Левре подошел к настоящему Сорену.

На сцене — захламленная мастерская, кроме красок и всяких материалов, необходимых художнику, напичканная видеокамерами. Над сценой в ряд висят три экрана, куда постоянно с разных камер и записей сводится видео, будто лента воображения художника, бесконечно продуцирующего образы и смешивающего картины его фантазий с реальной жизнью. Все люди, окружающие героя на этих экранах, — галеристы, страховщики, музыканты, автомеханик, психоаналитик, телеведущий — это все тот же Пьер Левре, но в усах, париках, кудрях и кепках, а сам герой, сидя перед камерой на фоне синего «ноль-экрана», крутит головой, будто видит всех этих воображаемых персонажей рядом с собой.

Эксцентричные перевоплощения, надевание масок, под которыми художника иногда невозможно узнать, — это фирменный прием самого Сорена. В своих видеофильмах, иногда разворачивающих большие сюжетные истории, он уморительно играет все роли от томных дам до бородатых философов. И при этом сохраняет собственную клоунскую маску — нелепого и неудачливого маленького человека — немного Чаплина или, скорее, Мистера Бина видеоарта.

Актер почти не говорит в этом спектакле, тихий усталый голос героя звучит фонограммой, будто бубнеж мыслей, которые гудят в голове художника с утра до ночи, подгоняя, оценивая, сомневаясь, радуясь находкам и снова отчаиваясь. И по ходу бессильно реагируя на всех тех, кто без конца вторгается в его жизнь: требует чего-то, напоминает, уговаривает через автоответчик, звонит в дверь и мучает разговорами. Встрепанный, неловкий, ссутулившийся художник с затравленным взглядом — человек, который не может сказать «нет», но и не имеет сил сделать все, что требуют от него разрывающие его на части заказчики, приятели и родня. А больше всего он мучает себя сам, то томясь бесплодием, а то фонтанируя невероятными, остроумными фантазиями, о которых тут же, впадая в уныние и будто отвечая невидимым арт-критикам, говорит: «Согласен, это банально, это вчерашний день». Любое обыденное действие может вызвать у него всплеск идей. Щелкнул выключателем — придумывается «видеоархив банальных жестов», в котором он изучает и каталогизирует каждый свой шаг: «Пятница. 938 бессмысленных жестов». Только сел перед зеркальным шкафом с приоткрытой дверцей надевать носок, и вот уже на экране мы видим, как герой, разрезанный зеркальным отражением, превращается в монстра, а носок в кулаке — в загадочную, распухающую, летающую субстанцию.

Герой показывает нам многие хрестоматийные работы Сорена, его знаменитые «оптические театрики» — стеклянные кубы, где сам крошечный художник, будто живой, бежит по крутящейся виниловой пластинке или танцует в аквариуме среди рыб. Но, словно бы стесняясь эффектности собственных фантазий, печально иронизирует: «Мои работы называют прикольными, но мало кто найдет доводы в пользу их большой духовной силы».

Все, что могли сказать самые резкие критики, художник уже сказал себе сам. Оглядываясь на свои перевоплощения на экране, бормочет: «Не тянет, больше похоже на выступление юмориста…» Говорит, что его обвиняют в нарциссизме, но скорее он вуайерист, подглядывающий за самим собой.

Квазисорен показывает, как для выставочного проекта он создает оптическую иллюзию горящего в камине огня, и тут же иронизирует, одновременно издеваясь над собой и критиками-интеллектуалами: «Чтобы это не превратилось в гаджет для китайского ресторана, будем в этом огне сжигать книги о художественных течениях». Воображение художника работает круглосуточно, без роздыху, даже засыпая, он ставит камеры, чтобы запечатлеть свое мятое проснувшееся лицо (такие работы Сорен делал в молодости), но сам он, сколь ни был бы признан, — измучен комплексами талантливого умника, понимающего, что не может соответствовать собственным высоким требованиям. И когда художника Левре приглашают участвовать в гигантском и престижном национальном проекте, с почти безграничным бюджетом, где, казалось бы, можно осуществить самые сумасшедшие фантазии, он тоном Сорена говорит: «Я уже не художник в романтическом смысле. А скорее копирайтер из рекламного агентства».

В сущности, это Тригорин видеоарта, талантливый писатель из пьесы Чехова, вот так же лихорадочно несущийся на перекладных от повести к повести, пускающий в дело всякий пришедший в голову образ, но трезво понимающий приговор публики: «Да, мило, талантливо, но далеко до Толстого». И этот маленький спектакль — попытка преодолеть изматывающий бег,  взглянуть самому себе в глаза, уйти от больших проектов («от меня ждут чего-то зрелищного»), вернуться к камерности своего раннего черно-белого, неприбранного видео, где встрепанный, невыспавшийся Сорен смотрел затравленным взглядом. Но от себя никуда не денешься — это все же очень зрелищный спектакль.

/wp-content/uploads/2011-nov/_MG4914.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG4982.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG5136.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_4794.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_4820.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_4856.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_7309.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_4862.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_4882.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_4894.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_4913.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_4922.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_4932.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_4942.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_4973.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_5018.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_5064.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_5066.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG7383.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_5075.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_5089.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_5097.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_5131.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_5137.JPG/wp-content/uploads/2011-nov/_MG_5156.JPG

Источник: "Москвоские новости", 28 октбря 2011,








Рекомендованные материалы


Стенгазета
23.02.2022
Театр

Толстой: великий русский бренд

Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.

Стенгазета
14.02.2022
Театр

«Петровы в гриппе»: инструкция к просмотру

Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.