Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

31.05.2010 | Балет / Интервью

Теория разговора-3

«Наш издатель Андрей Курилкин никогда не был в балете…». Окончание разговора В. Гаевского и П. Гершензона

   

(Окончание)

В книге «Разговоры о русском балете» вы игаете определенные роли, Вадим Моисеевич – защитник, вы, Павел, – нападающий. Роли были распределены изначально или так получилось само собой?

Павел Гершензон: Так вышло. Во-первых потому, что Вадим Моисеевич старше и укорененнее, – он москвич, ему есть что защищать. А кто я? Безродный космополит из анонимного заводского поселка – провинциал. А все провинциалы немного агрессивны. И потом, что я мог защищать в 1996 году? Впрочем, с тех пор я тоже научился кое-что любить и мне сегодня тоже есть что защищать: простите за нескромность, но идея, которая заключается в том, что реконструировать хореографию Петипа в «Спящей красавице» необходимо только вместе с оригинальными декорациями академистов и костюмами Всеволожского 1890 года, иначе затея теряет смысл, – это, все-таки, моя идея, я помню день и место, где мне пришло это в голову.

Вадим Гаевский: Осознание ролей не сразу, но возникло. Мы, действительно, совсем разные люди – разного поколения, разного темперамента, много чего разного. Я с удивлением услышал сейчас, что статья Павла о Плисецкой была написана под моим влиянием, – я этого влияния там не вижу, эта статья совершенно другая по стилистике, по типу мышления, который мне нравится больше, чем мой собственный.

Гершензон: И все же вся наша болтовня абсолютно искренняя. Это разговор заинтересованных людей. Мы этим увлечены, это является нашей болезнью, мы отчаянно спорили, и здесь было не до распределения ролей. В 1996 году я не смел возражать, задавал вопросы и, открыв рот, благодарно слушал. Но позднее у меня появился повод для возражений: Вадим Моисеевич всю жизнь наблюдает театр извне, а я больше десяти лет видел театр изнутри. Это совершенно другая оптика. Потому я и стал нападать, точнее, не нападать, а защищать – защищать свое видение предмета. Но это не роли…

Гаевский: Немного и роли, потому что в рамках этих ролей мы наблюдали и слушали друг друга. Но в основном – убеждения, оценки, отношения к персонажам, которые далеко не всегда совпадали. Без этого наша книга не стала бы книгой диалогов. Диалог требует разногласий, разночтения, чего-то разного.

В «Разговорах» есть такая фраза: «Балетный мир – закрытый мир, тщательно оберегаемый от постороннего взгляда». Вы хотели сделать книгу доступной широкому кругу читателей?

Гершензон: А кто такие «широкий круг читателей»? Те, кто в балет не ходят, или те, кто в искусстве ничего не понимают? А кто такие «узкий круг читателей»? Те, кто из балета годами не вылезают? Так они тоже могут в искусстве ничего не понимать – когда ж его понять, если ты из балета не вылезаешь. Есть драматические, оперные, балетные артисты и прочие дирижеры, которые вообще ничего не понимают в искусстве, что не мешает им отлично играть, петь, танцевать и дирижировать. Есть образованнейшие, умнейшие, изысканнейшие люди, которые никогда не были в балете. Например, наш издатель Андрей Курилкин. Он долго относился к нашей болтовне о балете, как и положено настоящему русскому интеллигенту – с легким презрением: ну, взял рукопись по совету друзей, плюс Гаевский – имя, уважаемый профессор РГГУ, где Курилкин учился, ну, издам, благо не длинно и авторы согласны без картинок. Через месяц он написал мне: «Странно, но у вас получилась захватывающая книжка – я целую ночь в youtube балет смотрел». С тех пор он регулярно посещает балет, а я даю ценные советы ему и его друзьям, что смотреть в Москве, Амстердаме, Гааге, Париже или Нью-Йорке. Думаю, что подсознательно мы делали книжку для издателя и его друзей, для тех, кто еще не был в балете, но скоро туда придет. Для тех, кто, как говорила Любовь Дмитриевна Менделеева-Блок, «обладает зрительским талантом – им тоже надо обладать: есть зрители, доходящие до гениальности при отсутствии у них творческих способностей, и есть люди, абсолютно тупые ко всякому искусству…» А лично я делал книжку еще и для студентов проекта «Культурная журналистика», который питерский институт ProArte ежегодно проводит совместно с радиостанцией «Эхо Москвы». Они – отличные ребята.

Гаевский: Мне неловко об этом говорить, но у нас нет никакого чувства своей интеллектуальной элитарности. Мы полагаем, быть может, ошибочно, что все, что мы говорим, доступно и понятно. Мы не используем понятийного языка, почти не прибегаем к профессиональной терминологии. Мы говорим в книге так, как разговариваем вообще. Если кому-то это сложно, попытайтесь сделать так, как поступаю я, когда мне что-то интересно, но не совсем понятно, – я это перечитываю. В книжке я разговариваю так, как разговариваю со своими студентами в РГГУ, которые только что выпустились из школы. И моя задача ни в коем случае не состоит в желании поднять их до меня – у меня нет ощущения «меня» – моя задача поднять их до уровня, на котором думает мой близкий круг… Действительно, целью нашей книжки была попытка приоткрыть двери в закрытый балетный мир. Но никакой преднамеренной и демонстративной сложности там нет. Мы старались говорить о предмете на уровне самого предмета, каким мы его представляем.

Книга получилась провокационной. Уже есть какая-то ответная реакция?

Гершензон: По роже меня не били, из квартиры не выселяют, работы меня лишить нельзя, так как я безработный, а «чемодан-вокзал-израиль» я слышу с раннего детства, привык.

Гаевский: У нас не было намерений делать книгу провокационной, но в наших условиях любая правда кажется провокацией. Это закон нашей жизни. Провокацией кажется все, что провокацией не является. Конечно, наш балет окружен охранителями самого разного рода. Но и наше балетоведение – в нем тоже полно своих охранителей, которые в книге задеты довольно серьезно. Павел произносит не только жесткие слова, он еще цитирует чудовищные вещи – вот уж что является провокацией в чистом виде – чудовищные по уровню мышления, чудовищные по интеллектуальному безумию… Наш балет привык только к воздаяниям, похвалам. Это его беда. Что получали великие танцовщики Баланчина в конце карьеры, прощаясь со сценой в «Венских вальсах»? Скромные букетики. У нас же очень скромные танцовщики получают горы цветов. Горы. Они привыкли к этим цветам, как к наркотику. Вне этого наркотического, опьяняющего, истерического, отчасти искреннего, отчасти наигранного, но обязательного ощущения успеха они существовать не могут. Наши танцовщики не привыкли к провалам. Они не знают, что такое быть освистанным или ошиканным. Больше пятидесяти лет я хожу в Большой театр, но никогда не слышал там свиста. Но театр без провала, без свиста – это не очень нормально…

Гершензон: …и, скажем так, не очень честно. В Мариинском театре на моих глазах в балерину полетел веник – правда, это было очень давно. На днях я видел прямую трансляцию из La Scala оперы «Симон Бокканегра» с Баренбоймом за пультом и выдающимися певцами на сцене. Оркестр был изумителен, ансамбли были изумительны. Но публика La Scala устроила погром. Дирижер не вышел на поклон – или режиссеры трансляции решили не показывать на весь мир то, что собиралась сделать с ним миланская публика, – вместо дирижера пошли титры. Конечно, это опера, Италия, Милан, Верди, там это как футбол (у меня на доме несмываемой краской написано «Быстров – Иуда»); интендант La Scala считает, что трагедией этого театра является то, что публика слишком хорошо знает музыку. Спросите себя: наш балет может дать сегодня такой же уровень мастерства, как опера в La Scala? А наша балетная публика может сегодня обеспечить такой же уровень художественного контроля? Она тоже слишком хорошо понимает балет? Даже та, которая из балета не вылезает.

Если вернуться к вашему вопросу о реакции на книгу, то вышло пятнадцать рецензий. Говорят, это большая редкость для небольшой книжки из разряда non-fiction. И практически все рецензии написаны людьми, не имеющими никакого отношения к балету, в основном литературными критиками.

Гаевский: Наши коллеги как в рот воды набрали. Когда мы встречаемся, я обычно всегда говорю им приятные слова, хвалю их за какие-то удачные рецензии – это не значит, что я рассчитываю на ответные похвалы, нет. Просто я так воспитан. Я воспитан в другой среде, но этой среды уже нет, все коллеги моего возраста уже ушли – я практически один остался. Вот сейчас я закончу большую работу – не балетную – и не знаю, кто ее будет читать, не знаю, с кем ее обсудить… А наши балетные коллеги…

Знаю, что в книжке усмотрели мою неосторожную фразу о том, что Катя Максимова не танцевала «Лебединое озеро», – вот это вызвало большое волнение. Оказывается, танцевала.

Какая реакция для вас могла быть идеальной?

Гаевский: Дискуссия. Обсуждение, согласие или не согласие – желательно, мотивированное. Провокаций в нашей книжке нет, но субъективных оценок сколько угодно. Мы дали повод для обсуждения по крайней мере двух больших тем. Первая – о том, какова нынешняя ситуация в нашем балете. Она непростая, что-то кончилось, почти ничего не началось. Наша позиция достаточно ясно обозначена, но, возможно, мы ошибаемся. Так это или не так – это и есть предмет обсуждения. И вторая тема – ситуация в нашей балетной критике и в нашем балетоведении. Тут мы тоже старались высказаться максимально ясно, пусть политически невыдержанно. Вот мы и ждем дискуссии на эти две заявленные темы. Конечно, могут быть и эмоциональные оценки, почему нет. Похвала или, наоборот, полное осуждение, неважно. Но главное, обсуждение. Но дискуссии не произошло, во всяком случае пока. Мы получили много лестных откликов извне, но внутри нашего, скажем так, профессионального сообщества – раздраженное молчание.

Почему же? В блогах книга очень активно обсуждается.

Гершензон: Возможно, но я принципиально не посещаю благоухающие кущи блогосферы, памятуя совет моей московской подруги, большой начальницы большого издательского дома: «Зачем смотреть блоги? Это же аутлет для внутреннего человеческого дерьма, другого там и быть не может». Весьма радикально, но подруга такая умная, что я покорно следую ее совету. А вот мой братец любит в этом покопаться, и время от времени я получаю по мылу его изумленные возгласы по поводу «ответной реакции» в блогосфере. Ну и что? Вот, возьмите наше с вами интервью: мы только что наговорили вам что-то, завтра вы расшифруете наши сбивчивые мысли, выправляя их по ходу дешифровки, потом передадите выправленный вами текст вашему редактору, который в свою очередь будет править наши, уже выправленные вами, сбивчивые мысли и сливать воду, дальше выпускающий редактор, потом корректор и так далее. Сколько образованных персонажей, несущих ответственность за то, что они собираются опубликовать, участвует в процессе? Минимум четыре, пять. И если мы шизофреники или просто придурки, кто-то из вас обязательно это заметит и поднимет вой – и наше интервью не будет опубликовано, потому что шизиков и придурков лучше не публиковать. Вот этой гигиеничной системы фильтрации и обеззараживания, позволяющей отделить вменяемых персонажей от неадекватных графоманов, заменяющих вечернюю мастурбацию писанием постов обо всем на свете, в блогосфере нет. Сплошной неиссякаемый источник непосредственного высказывания. Потому, я это и не читаю.

Но могу себе представить, что там про нас с Гаевским говорят. Там обо всех говорят примерно одно и то же. Помните, конечно, измусоленную фразу Габриэль Шанель: «Мне наплевать на то, что обо мне думают люди. Я о них не думаю вообще». Впрочем, когда я работал в Мариинском театре, думал.



Источник: "Частный корреспондент", 22 мая 2010 года,








Рекомендованные материалы



«Я подумала: ради «Крока» я этот стыд переживу… А потом – приз».

Gомню, как я первый раз попала в Детский мир на Лубянской площади. Ощущение, что ты прям в сказку попал: уххххтыыыы, так классно! У нас в городе такого разнообразия не было. Я запомнила не игрушки, а какой-то отдел, где продавали восковые овощи всякие, яблоки, вот это всё для художников. Какое сокровище! Там краски! Вот это всё, что мы доставали непонятными путями, кто-то с кем-то договаривался, чтобы откуда-то привезли. Дефицит же был.


«Перед церемонией мы очень волновались, нас все пугали: возьмите еды, не пейте, поешьте…»

Когда мы ехали, был ливень огромный: мы только собрались все, нарядились, накрасились, выходим во двор - и вдруг ливень. Но мы приехали, и все было уже подготовлено, красная дорожка со всеми фотографированиями, официальный человек от Академии нам помог пройти и сказал: наслаждайтесь, можете здесь провести сколько угодно времени. Это было как-то вдруг приятно, расслабленная атмосфера, совсем не такая, как мы ожидали.