Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

14.09.2009 | Нешкольная история

Как было страшно…

Работа девятиклассниц из Пензенской области Виктории Павлеевой и Алены Манушиной

АВТОРЫ

Виктория Павлеева, Алёна Манушина, на момент написания работы — ученицы 9 класса МОУ ООШ им. Н.М. Новикова, с. Плёсс, Пензенская область.

3-я премия на Х Всероссийском конкурсе Международного «Мемориала» "Человек в истории. Россия - XX век".

Руководитель — Татьяна Валерьевна Меркушина.

В нашем родном селе Подгорное на фронт во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. ушли 360 человек. Из них погибло 250 человек, 15 человек пропали без вести. После войны домой вернулись живыми 95 человек. В 2009 году осталось в живых только двое: Грошева Анна Степановна и Гришина Анисья Сергеевна.

Мы давно знакомы с этими бабушками, очень трудно представить их в военной форме с винтовкой наперевес. Анна Степановна служила в медсанбате санитаркой, выносила с поля боя раненных. Анисья Сергеевна прошла с 1943 по 1945 г. войну снайпером. Геройскими солдатами они себя не считают, даже случаев геройских сражений, участницами которых они были, не вспоминают. Помнят, как было им тяжело и страшно. Как не могли прийти в себя, попав из деревни на передовую.

И Анисья Сергеевна, и Анна Степановна ниже нас ростом, хрупкого телосложения. Откуда у них бралась сила тащить на себе раненого солдата, лежать целый день, выслеживая врага на мушку винтовки, откуда – смелость, просто выжить на поле боя.

Нам очень хотелось их обо всём расспросить.

И мы отправились в гости к единственным уцелевшим в нашем селе свидетелям военных действий.

Нам было не важно, были ли они героями, сколько получили наград за военную доблесть. Просто хотелось узнать, что вспоминают о войне деревенские девчонки 1940-х военных лет. Когда они попали на войну, им исполнилось по 18 лет, значит, были всего на три года нас старше.

А сейчас разговариваем с ними, и не верится, что они вообще были когда-то девчонками. Хотя, когда расспрашиваем их про кавалеров, бабушки хитро улыбаются и подмигивают, как наши сегодняшние подружки.

Нашей первой рассказчицей стала Анна Степановна Грошева.

Анна Степановна родилась 6 ноября 1923 года в с. Свинуха.

Её отец Панкин Степан Никифорович и мать Анастасия Павловна всю жизнь проработали в родном селе. Никогда их семья не жила богато.

В самые «сытные времена», как утверждает сама Анна Степановна, в их хозяйстве были лошадь и корова, а иногда даже домашнюю птицу не по карману было держать. Но, по воспоминаниям Анны Степановны, перед войной в селе никто не выделялся особым довольством, имуществом. Были семьи, в которых дети не ходили в школу только потому, что не было одежды и обуви в достатке. Часто, если в семье было несколько детей, на всех была одна-две пары обуви, а тёплая одежда была или с родительского плеча, или младшие донашивали одежду старших, пока она не приходила в негодность.

Анна Степановна получила шестилетнее образование тоже по причине отсутствия обуви, чтобы ходить в школу.

А вот на работу с родителями она ходила. Ребятишки были похожи на маленьких старичков, т.к. носили одежду на вырост. А те, кому одежда была мала, вызывали насмешки и жалость одновременно. Бригадиры ругались, просили выходить на работу в чистой одежде по размеру, были случаи, когда «неудачно» одетых ребятишек выпроваживали домой, потому что они всех отвлекали от работы своим нелепым видом. Но родители возмущались, потому что с детьми они могли заработать больше трудодней («палочек» – так их называли колхозники).

По рассказам Анны Степановны выходит, что до войны полное школьное и специальное образование в деревенских семьях могли получить не все дети, родителям это было не по карману, несмотря на бесплатное образование.

Многие родители считали своих детей дополнительными работниками в семье и не стремились давать им образование. Грошева утверждает, что в многодетных семьях обычно давали образование 1-2 детям, другие, если была возможность, получали его уже взрослыми в вечерних школах.

Анне Степановне и Анисье Сергеевне в 1941 году исполнилось 18 лет.

Своё детство они вспоминают, как время, когда постоянно хотелось есть. В 1933–1936 гг. им пришлось пережить голод. Про эти годы Анна Степановна говорить особо не хочет, только плачет и вспоминает, что ели «как козы, что под ногами росло, многих снесли на кладбище и старых и молодых – целое море».

Неурожай совпал ещё с очень дождливой погодой летом и с холодами зимой.

О последних мирных годах говорит, что почти все в селе были одинаково бедными и плохо одетыми. Анисья Сергеевна рассказывает, что у неё перед войной было только две смены белья, пальто и на осень, и на зиму – одно. Резиновые сапоги, валенки и боты. Ей очень хотелось купить туфли, она устроилась в районном центре на ночную подработку. Купила туфли за несколько месяцев до войны, но пощеголять в них удалось только несколько раз.

Анна Степановна перед войной работала учётчицей на ферме.

Она была на хорошем счету и надеялась, что на войну её не возьмут, оставят в колхозе. Да и семья у Анны Степановны была большая, а работников было маловато. Кроме того, её отец с начала войны был призван в трудовую армию. Он в Мокшане валял валенки для солдат.

Но однажды, возвращаясь с работы, Анна Степановна встретила соседских ребятишек, которые сказали, будто ей пришла повестка и надо собираться на фронт. Она не поверила, пришла домой и увидела плачущую мать.

Семья Анны считала, что девушку на фронт не призовут. Повестка вызвала просто шок.

А Анна была так напугана, что час просидела, как каменная, даже не понимала, что нужно делать, что с собой брать. Да и откуда деревенская девчонка могла знать, что нужно солдату на войне.

Ни долгих сборов, ни проводов не было. Было просто страшно молодой девчонке, которая за свои 18 лет нигде, кроме своего села, не была, куда-то спешно ехать. О том, что ей придётся воевать, рисковать жизнью, вообще не думала. Состояние страха перед неизвестностью всё перевешивало.

Отец на лошади отвёз её утром в Мокшан. Там всех призывников, среди которых оказались почти одни девчонки, распределили по отрядам под командованием военных.

Анна Степановна считает, что ей повезло, так как с ней были подруги из соседних деревень. Они держались вместе, всё время ревели, чтобы их не разлучали. Вещи у них отобрали, оставили по одной смене белья и немного продуктов. Денег и документов ни у кого не было.

До Пензы они ехали в вагонах пригородного поезда. Всё время устраивали перекличку, чтобы никто не потерялся, или сам не убежал.

В Пензе на пересыльном пункте их продержали 7 дней, ночевали вповалку в помещениях вокзальных складов. Кормили раз в день, остальное время ели свои запасы, которые у многих закончились уже на 2 день. Негде было даже умыться и переодеться. Все помещения были проходными, у входа дежурили военные. Молоденькие девчонки и стеснялись, и боялись чужих людей. Страх внушало и то, что никаких ответов на их вопросы не давали. Они не знали, куда их повезут, что их ждет. Неизвестность, всегда наводит страх, непонятно, почему нельзя было всё объяснить и успокоить людей.

Все понимали, что время военное. Но было непонятно, почему нельзя было общаться с людьми из соседнего вагона, нельзя было спрашивать их, откуда они едут. Передать родным, что у девчонок все хорошо, когда представилась такая возможность, им тоже не разрешили.

На пензенском пересыльном пункте людей собрали со всей области. Там были и женщины и мужчины разных возрастов, многие даже на вид были нездоровы, а от ночёвок на полу, простыли ещё больше. Медицинской помощи не было. По приказу коменданта всех погрузили, именно прогрузили, в вагоны.

Анна Степановна вспоминает, что вагоны были товарными, необорудованными для перевозки людей, мест для сидения не было. Тех, кто был болен, в вагоны занесли и положили на пол, объяснив, что в дороге они поправятся, или им окажут помощь, когда приедут на место. В вагонах было тесно, сидели прямо на полу, правда, некоторые сумели где-то найти – кто ящики, кто вёдра для сидения. В вагоны загрузили солому, которая тоже не всем досталась вдоволь.

Несколько дней «призывники» ехали до станции Грязи. Остановки были короткими, на них можно было только успеть сходить в туалет и набрать воды, если было где, чтобы умыться и попить. Кормили сухим пайком, который раздавали военные.

Когда поезд остановился на станции Грязи, оказалось, что там несколько дней назад было сражение. После бомбёжек вся станция была разрушена, кругом лежали обгоревшие вагоны. Военные собирали на телеги трупы. Прямо на земле сидели и стояли люди, которых привезли сюда раньше. На станции всех покормили горячим супом и отправили дальше, т.к. размещать их было негде. Здесь девчонки впервые в жизни увидели тяжелораненых, которых перевязывали прямо на земле, они стонали от боли. Вокруг пахло горелым деревом, мясом. Воздух был едким настолько, что горло болело. Деревенские девчонки впервые сами увидели, что такое война.

Пока ехали до места назначения почти не разговаривали, только смотрели друг на друга и плакали. Конечно, увиденное могло вселить ненависть к фашистам и желание с ними сражаться, но Анна Степановна помнит только про страх и состояние беспомощности, с одной только мыслью: «как я там выживу!»

Через несколько дней их привезли в военную часть, которая была расположена в лесу. Анна Степановна не смогла вспомнить, куда именно, от испуга она вряд ли понимала, где находится. Девчонок разделили по 8 человек, и заселили в землянки.

Землянки были маленькими, с соломой на полу вместо кроватей. Всем вместе нельзя было лечь. Пожилые солдаты сказали, что спать придётся сидя, а молодые над девчонками смеялись так, что они снова проревели весь остаток дня.

После ночёвки новобранцев накормили похлёбкой и увезли в Курскую область. Распределили в селе по квартирам.

Местные жители встречали их без радости, называли нахлебниками. Они говорили, что эта партия новобранцев уже не первая и были недовольны, что военные заставляли местных жителей кормить всех прибывших. Шёл 1942 год. Продовольствие было проблемой для местного населения, и их возмущение можно было понять. Правда, некоторым «нахлебникам» повезло. Добрые сердобольные хозяева дали им теплые вещи. Некоторые девчонки приехали в сатиновых или ситцевых платьях да маминых кофтах, которые в дороге потеряли вид и пришли в негодность.

Прошло несколько дней и новобранцев пешим ходом отправили на берег Дона. Там стояла военная часть.

С 9 сентября 1942 года начались для неё настоящие военные будни. Анна Степановна постоянно говорила, как «сильно бомбили нас горемычных».

Её с подругами определили в санитарки. Выдали обмундирование: шинель (досталась она не всем), фуфайку, тёплые штаны, шапку. Рукавиц или варежек не дали. Она помнит, как ныли от холода руки, а ноги от плохой обуви. Одежда была мужской, большого размера. Девчонкам пришлось подвязывать и штаны, и верхнюю одежду поясами. Обувь была плохой, поэтому разрешили ходить в своей. Но у многих своя обувь для военных действий не годилась.

Анну Степановну спасали сапоги большого размера, можно было завернуть ноги в несколько портянок, надеть носки, чтобы ноги не мёрзли.

Только ходить было неудобно. Мне, тяжело представить таких «горе-солдат», кто в чём, которые должны были воевать с сильным, обученным и хорошо снабжаемым противником.

Анна Степановна хвалит ротного повара, поляка Владимира Троепольского. Она вспоминает его вкусную похлёбку, сваренную «из чего придётся». Рацион был нехитрым: каша и похлёбка, да и еду раздавали 1 раз в день. По воспоминаниям Анны Степановны, всё время хотелось есть и спать.

С фронта домой письма писать разрешали, но все письма проверялись. Нельзя было рассказывать про трудности, где находятся, с кем служат. В колхоз – вести с фронта приходили только с письмами или со слухами – в селе не было радио.

Председатель сельсовета каждую неделю собирал колхозников и рассказывал, что слышно на фронте, а сами колхозники делились новостями из писем.

Люди в роте были разные. Анна Степановна рассказала, что двое украинцев из их роты ночью перешли к немцам. А утром по роте стреляли пушки и пулемёты, почти всех убили, от роты осталось несколько человек. Они с девчонками так испугались, что просидели в окопе весь артобстрел, их даже землёй засыпало. Они решили, что их убило или ранило, но спасло бревно, которое во время бомбёжки упало на окоп. Анна Степановна не могла вспомнить героических случаев из своей военной жизни, а вот как страх её пробирал до костей, помнит до сих пор.

Многие беглецов осуждали, ненавидели. А были и такие, кто считал, что они себя спасали и даже им завидовали.

Анна Степановна с фронта вернулась домой после ранения в 1944году. Ранение получила, когда их часть попала под недельную бомбёжку.

Многие потеряли слух от сильного грохота, многие получили тяжёлые ранения. Она считает, что их часть расформировали, потому что просто никого не осталось в живых. Себя считает везучей, так как только ранили, а не убили.

Когда Анну Степановну с подружкой перевозили в повозке к медсанбату, снова началась бомбёжка. Её подружке, которая сидела рядом, в ногу попал осколок снаряда, она в одну минуту стала калекой, а в Анну не попало ни одного осколка. Можно представить какой кошмар пришлось пережить молодым девчонкам, которые знали, что защитить их некому.

Они же тогда сами были защитниками Родины. Многие, по её воспоминаниям, открыто молились, несмотря на то, что были комсомольцами и коммунистами, неверующими в Бога. Она свой крестик сначала прятала, а вскоре стала носить.

Когда спрашиваем, повзрослела ли она на войне, как характер изменился, Анна Степановна пожимает плечами и говорит, что, как она повзрослела, не помнит, шутит, что родилась уже старушкой, все время хотела покоя.

Говорит, что солдаты из них с подружками были неважнецкие: маленькие, с хлюпающими носами. Анна Степановна, худенькая бабушка, ростом ниже многих наших одноклассников. Трудно поверить, что такие, как она, смогли вообще вынести физически и морально нагрузки военных будней!

Когда она вернулась домой, оказалось что в тылу дела не лучше. Но ей «в подарок» был хороший урожай картошки, которая и была основным продуктом питания. Её мать сохранила корову, благодаря этому выжили младшие дети. Как фронтовика Анну «наградили» большим доверием – назначили бригадиром.

Первые послевоенные годы она ходила в военной форме не потому, что хотела себя показать, а просто нечего было носить. Её вещи перешили младшим сестрам и братьям.

А самое страшное, как сказала мать: «Перешили, потому что думали, что живой не вернёшься, какая из тебя вояка, а малым нужно зад чем-то прикрыть».

Отдохнуть Анне не пришлось, теперь от неё ждали трудовых подвигов. Так и говорили: «Фронтовики должны другим колхозникам пример подавать, работать, как в бой идти!» А Анна Степановна опускала глаза и про себя говорила: «Видел бы ты, как я в бой-то ходила. С закрытыми глазами, чтоб от страха назад не убежать, и ревела, когда раненого на себе тащила, да еще ругала его, что такой тяжёлый был. А жаловаться было стыдно, да и некому».

В рассказах Анны Степановны война – не время героев и подвигов, а время страха и растерянности от собственного бессилия.

После войны она вышла замуж. Родила троих детей. Послевоенные годы вспоминает Анна Степановна так: «Через несколько лет пошло всё лучше и лучше», я пенсию заработала 34 рубля в колхозе. Получала её 7 лет, потом немного прибавили».

Мы с ней вместе подсчитали: получилось, что её пенсии тогда могло хватить на продукты на две недели и то, если семья небольшая. Явно недостойная благодарность государства своим «солдатам в юбках», прошедшим через военный и трудовой фронт!

***

У нас есть общая бабушка, мы её двоюродные внучки. Наша бабушка Манушина Антонина Никитична. Она родилась в 1923 г. в селе Свинуха (с 1963 г. с. Подгорное). Во время войны она осталась в селе, на фронт её не взяли. Мы решили записать её воспоминания о военной жизни в дерене далеко от линии фронта.

Семья Антонины Никитичны была работящей. Родители всю жизнь прожили в с. Свинуха и работали в колхозе и совхозе. В семье было три дочери: бабушка Антонина, Мария и Зинаида.

Богато не жили никогда. Антонина не получила образования, говорит, было некогда, родители считали её главной работницей. Мать то болела, то работала от зари до зари.

Когда началась война, Антонине исполнилось 18 лет, её посадили на совхозный трактор, а потом доверили комбайн. Первый год трактористка Манушина работала штурвальным, а когда почти всех мужчин-трактористов и механиков забрали на фронт, она с семьёй поехала в Мокшан получать права, после ускоренного курса обучения стала трактористкой и комбайнёром. Вернулась через несколько месяцев в своё село. Через год стала трактористкой и сестра Антонины Мария.

О том, что началась война, Антонина Никитична узнала от соседей, им в дом прислали повестку, отец и три брата у соседей ушли на фронт.

А уже через три месяца к соседям пришла первая похоронка, через полгода – вторая, а через год – третья. Соседка, потерявшая детей и мужа, сначала хотела повеситься, а потом просто превратилась в «тень человека». Антонина вспоминает, что соседку спасла племянница. Её родители умерли (надорвались на лесозаготовках), тётка стала её воспитывать. Стало для кого жить.

Директором Подгорненского колхоза во время войны был Кузнецов Виктор Терентьевич. У него в тракторной бригаде работали почти одни девчонки. Его дразнили тайком «девичьим председателем».

Антонина Никитична вспоминает, что деревенские девчонки старались работать хорошо. Шли разговоры, что тех, «кто надежды председателя не оправдает, отправят на фронт, или на лесозаготовки».

Примеры у девчонок на глазах были. C лесозаготовок приходило много искалеченных односельчан, некоторые там умерли. Работать приходилось по целым суткам. Давали отдых только на сон, кормили прямо на рабочем месте. Да и еда-то была малосъедобная.

Трактористки, молодые девчонки, ходили по деревне в мужской одежде: фуфайках, штанах, шапках, сапогах. А многим женщинам это нравилось, говорили: «Хоть с виду в селе мужики живые ходят».

Во многих семьях мужчин во время войны не было. Уже к концу 1942 года стало совсем плохо с одеждой и необходимыми в быту товарами. Магазин работал, но купить там было нечего. Отоваривали только «передовиков» колхозного производства. Антонина Манушина за свой добросовестный труд получила центнер овса и байковое одеяло. Это считалось огромным счастьем в военное время. Огород засаживать оказалось нечем, семян не было, ели дикорастущую траву, съедобные коренья, грибы, ягоды. Говорит бабушка: «Толь, что не блеяли, как овцы от такой снеди».

В 1942 году в село перевели из Вязьмы ИТЛ с советскими гражданами, которые отбывали в заключении от 5 до 15 лет.

Колхоз был обязан снабдить администрацию лагеря помещениями, инвентарём для дорожных работ, и продуктами для заключенных и работников лагеря. Такой же исправительно-трудовой лагерь расположился в с. Михайловка.

Заключенных расположили на территории старого колхозного клуба (который находился в здании старой церкви) и школы. Заключенные ИТЛ работали на строительстве Московской дороги, что шла вдоль села.

Когда в селе появился лагерь, положение колхозников ухудшилось. Колхозных девчонок постоянно пугали тем, что они тоже могут «загреметь» в ИТЛ, если работать хорошо перестанут.

Увеличили нормы выработки, хотя и так они были высокими. Молодые трактористки не спать ложились, а просто падали от усталости и как в забытьи открывали глаза, когда их будили на работу.

Антонина Никитична вспоминает, что было очень трудно с едой. Ели почти одну картошку. Терли её с мукой, добавляли траву или крапиву и пекли «чукоры» и «драчёны». От такой еды животы раздувало, болели суставы, особенно при работе на тракторе. Многих после обеда от тряски в тракторе постоянно рвало, а надо было «выполнять трудовые нормы», чтобы не стать «пособниками врага в тылу» и «не загреметь в ИТЛ». Проблема была ещё и в том, что на работу нужно было идти пешком более 25 км.

Ходила бабушка Антонина в лаптях, даже зимой, а валенки надевала уже на работе. Валенки были в цене, их берегли больше своих ног и здоровья.

Чтобы не ходить каждый день на работу и обратно, девчонки часто оставались ночевать прямо в МТС, а когда там не разрешали оставаться, спали прямо у тракторов, всё боялись проспать. Бояться было чего: в с. Плёсс троюродная сестра Манушиных уснула в тракторе, её сочли трудовой диверсанткой, отправили на лесоповал на несколько месяцев. Она вернулась оттуда живой, но с отмороженными пальцами на ногах.

Манушина А.Н. вспоминает, что зимой они, «как медведи рыли берлогу в снегу, сворачивались в калач и спали». Удивительно, как не замерзли совсем! Наше село находилось далеко от линии фронта, но жечь в вечернее время огни, чтобы погреться, запрещали.

Несмотря на трудности, деревенские девчонки военной поры хотели праздников. Анна Никитична вспоминает, что отмечали и церковные: день Успения Казанской Божьей Матери, и советские праздники: день Октябрьской революции. Пели песни, веселили друг друга. Только танцевать не с кем было. «Все похожи на немытых мужиков с лесоповала, в одинаковых фуфайках и штанах, какие там танцы. С лагерными работниками «шуры-муры» крутили бабы постарше, нам, девкам, велели не соваться даже. Мы их понимали, остались без мужиков в семьях почти все».

Во время войны даже свадьбы играли, хотя считали их не ко времени. Например, в с. Плёсс было одно на всех «свадебное платье». Так его называли, потому что в военное время и еще года четыре после войны все плёсские невесты в нём замуж выходили. Это было светло-голубое платье в мелкий цветочек. Другого просто не было. Невесты были разных размеров, платье постоянно перешивали, поэтому однажды оно просто расползлось на куски. Самыми завидными женихами в сёлах были фронтовики, потому что их будущие жёны были уверены, что уж их-то точно больше не заберут на фронт, и вдовами быть не придётся. Но многие фронтовики приходили после тяжёлого ранения инвалидами. И молодым жёнам сначала приходилось становиться обычными сиделками при больном муже.

Особенно много слухов, беспокойства и страшных новостей ходило по селу оттого, что не было достоверных сведений с фронта. Радио в селе не было, письма приходили редко, и часто новости были уже устаревшими, а то и перевёрнутыми с ног на голову.

Антонина Никитична вспоминает курьёзный случай, который случился с ней, из-за недостатка достоверной информации.

Когда Антонина сдавала на права комбайнёра, она вместе с подругами жила в общежитии в районном центре. Ночью пьяные парни стали ломиться к ним в дверь. Девчонки со страху подумали, что это немцы, попрыгали в окна. Антонина даже узелок с вещами своими прихватила.

Хотя ждать немцев тогда было неоткуда, но девчонки не знали, где линия фронта, где эти самые немцы.

Девчонок поймали, хотели наказать за побитые окна. Когда разобрались, долго над ними смеялись, дразнили «деревенскими клушами».

Первых пленных немцев деревенские девчонки увидели в 1943 году. Их, как и заключенных ИТЛ, привозили строить московскую дорогу. Немцев очень строго охраняли, потому что местные жители старались прорваться к ним и их покалечить. Были очень злы, за раненых и погибших своих родственников. Однажды местные повара что-то намешали в еду, несколько немцев отравились. После этого случая вообще запретили подходить к ним во время работы. Немцев держали в Мокшане, в село привозили на строительные работы на дорогу.

Но скоро деревенские жители увидели, что перед ними покалеченные, униженные люди, которые вызывали отвращение, даже жалость. Сами немцы постоянно просили есть у местных колхозников, которые работали с ними рядом, пытались выменять у деревенских ребятишек еду на поделки, которые сами мастерили. Когда появились пленные немцы, казалось бы, должно было улучшиться отношение к заключенным ИТЛ в селе.

Из двух врагов немецкие захватчики должны были вызывать большую ненависть чем «враги народа». Получилось наоборот. Если до появления немцев-пленников к заключенным ИТЛ относились с жалостью, то теперь стали презирать, перестали отдавать вещи, колхоз сократил продовольственные поставки для лагеря. Считали их не трудовыми, а военными дезертирами.

Манушина А.Н., вспоминая военные годы, постоянно говорила о том, что очень страдали сельчане от голода, очень плохо было с продуктами.

Но школы во время войны в сёлах не закрылись, и в Плёссе и в Подгорном работали. В школу ходили со своими дровами, чтобы топить буржуйку. Когда дрова заканчивались, учителя запрягались в сани зимой, в телегу осенью и шли в лес. Лошадь школе была не положена, учителей звали «волокушами».

Но именно учителя многим деревенским ребятишкам и спасали жизнь во время войны. В школе каждый день кормили. А многим ученикам дома есть было нечего, они вспоминают, что такого вкусного супа, как в школе военных лет, они не ели никогда.

И не потому, что он был очень хорошо приготовлен. Часто был просто жидким бульоном, но спасал многих от голодных обмороков. А вот учителя часто падали в голодные обмороки, потому что им не разрешали есть с детьми. На них продукты не выделяли. Были и случаи, когда наоборот, ученики подкармливали своих учителей.

Жители Плёсса и Подгорного во время войны общались, т.к. многие были родственниками. Многие захаживали к родным в гости, чтобы обменяться новостями. В обоих сёлах в военное время условия были одинаково тяжёлыми. Особенно тяжёлой была зима 1942 года. В воспоминаниях плёсских старожилов, в ту зиму много людей умерло в селе от холода. Истощенные трудом и недостаточным питанием люди не смогли сопротивляться холодам. Не хватало дров. На сельском кладбище было столько покойников, что было некому их хоронить.

Самое большое количество похоронок и извещений о пропавших без вести приходило в сёла в конце 1943–начале 1944 гг.

В Подгорненских семьях многие вообще не дождались с фронта всех, кто ушёл воевать. Манушина А.Н. вспоминает, что к концу войны семьи, получившие похоронку, даже перестали вызывать у односельчан жалость.

Когда в 1942 г. в Подгороном появился ИТЛ из ВязьмЛАГа, некоторые деревенские женщины пытались устроить свою судьбу с работниками лагеря. Многие были неженатыми или потерявшими семьи.

И тут

мы заметили странность в воспоминаниях наших бабушек. Они говорили, что к заключенным относились с презрением и подозрительностью «нет дыма без огня, ни за что не сажают». Значит, должны были хорошо относиться к работникам лагеря. Но многие считали лагерных работников ещё более неприятными, потому что они держали в неволе бывших советских граждан.

А когда появились пленные немцы на строительстве дороги, вообще шли разговоры о том, что в лагере работают те, кто на фронт идти не хочет.

Странно и непонятно! Из крайности в крайность кидалось деревенское общественное мнение. ИТЛ увезли из села, по воспоминаниям бабушек, в 1946 году. Все лагерные постройки разобрали на стройматериалы для колхоза. Жители до сих пор неохотно рассказывают, в чьих домах жили лагерные работники, такое впечатление, что стыдятся, что дали им кров. Женщины, которые от лагерных работников родили детей, записали их на фамилии своих отцов или бывших мужей.

Тех, кто хотел выйти замуж за отцов своих детей (таких по воспоминаниям бабушек, было 4) просто выжили из села. Они переехали на новое место жительства, даже колхозное начальство их отпустило без препятствий.

***

Пообщавшись с деревенскими девчонками военных лет, теперь уже прабабушками, мы сделали для себя вывод о том, что во время войны и на фронте, и в тылу одинаково страдают люди.

Их страдания моральные и физические бывают совсем не оправданными, искусственно созданными государством.

Деревенские девчонки погибали от снарядов и пуль на фронте, за штурвалом трактора от усталости, в ИТЛ за нежелание работать далеко от дома, в ФЗО и на лесозаготовках.

Девчонки военных лет редко вспоминали в своих рассказах о ратных подвигах, но все говорили о том, как им было страшно за себя и родных.

Как тяжело приходилось им, когда никто не хотел воспринимать их детьми, требовали от них взрослых поступков и решений.

Обидно было слушать рассказы бабушек о том, что и во время войны и после неё за работу в колхозе платили очень мало, особых благодарностей за труд давать не спешили. Трудовые подвиги стали обыденным явлением, а те, кто их совершал, вообще не считали себя людьми совершившими что-то выдающееся.

Раньше мы считали, что основу советской армии военных лет составляли мужчины. Оказалось, что без девчонок, почти наших ровесниц, государство обойтись не смогло. Они воевали на военном и трудовом фронте наравне с мужчинами, без скидки и поблажек.

Очень печально было обнаружить, что живых свидетелей военной поры в наших сёлах почти не осталось. Думаем, что наша работа и актуальна, и важна, потому что сохраняет народную память о войне. Не книжный вариант, не вариант учебника, а войну, какой она осталась в памяти обычных деревенских девчонок военной поры, наших прабабушек.











Рекомендованные материалы


Стенгазета

Ударим всеобучем по врагу! Часть 2

Алатырские дети шефствовали над ранеными. Помогали фронтовикам, многие из которых были малограмотны, писать письма, читали им вслух, устраивали самодеятельные концерты. Для нужд госпиталей учащиеся собирали пузырьки, мелкую посуду, ветошь.

Стенгазета

Ударим всеобучем по врагу! Часть 1

Приезжим помогала не только школьная администрация, но и учащиеся: собирали теплые вещи, обувь, школьные принадлежности, книги. Но, судя по протоколам педсоветов, отношение между местными и эвакуированными школьниками не всегда было безоблачным.