Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

07.06.2007 | Ворчалки о языке

Выбирай, дорогой!

О лукавом языке и невидимой руке

Был когда-то анекдот про Брежнева и грузина с арбузом. – Выбирай, дарагой! – Как же выбирать, когда он один? – Э! Ты у нас адын, мы тэбя выбираем! Анекдот, понятное дело, разоблачает фальшь официоза. Едва ли, однако, значительная часть народа причисляла отсутствие свободных выборов к худшим преступлениям режима.

Выбор никогда не был в русской культуре экзистенциальной ценностью.

Когда западные противники абортов пикетировали клиники под лозунгом “For LIFE”, можно было спросить любого носителя русского языка, как он думает, каков был лозунг  защитников абортов, и вряд ли кто-то догадался бы, что лозунг был - “FOR CHOICE”. Жизнь и выбор как две сопоставимых ценности – воля ваша, это как Божий дар с яичницей. Свобода – да, конечно, это ценность, но свобода не ассоциировалась у нас с выбором. Свобода и тем более воля – это, в первую очередь, когда не мешают, не пристают, не заставляют. А выбор с его сомнениями, головной болью, с риском ошибки и последующих сожалений – что ж здесь особенно хорошего? Когда-то давно я читала о психологическом исследовании, в котором у польских и советских студентов спрашивали про ассоциации.

И вот поляки в качестве первой реакции на слово свобода дружно выдали – выбор. А наши отвечали как-то вразнобой, не помню как, но выбор не фигурировал.

Да что там психологические тесты, вспомним стихотворение Губермана:

Свобода – это право выбирать,

с душою лишь советуясь о плате,

что нам любить, за что нам умирать,

на что свою свечу нещадно тратить.

Почему же оно звучало так вызывающе, даже парадоксально? Казалось бы, почти плеоназм. Ну да – свобода, конечно, - это право выбирать. А что же еще?

Но вот как-то не было такой тривиальной связи в русском языке. Возможно, это связано с его фаталистичностью – всякими там авось и не-судьба, с нелюбовью к ответственности – не работается, угораздило, образуется.

Кстати о поэзии. Помните, как мы любили стихотворение Левитанского:

Каждый выбирает для себя

Женщину, религию, дорогу.

Дьяволу служить или пророку,

Каждый выбирает для себя.


И потом финал, финал:


Выбираю тоже, как умею.

Ни к кому претензий не имею.

Каждый выбирает для себя.

Думаю, нам оно так нравилось не просто потому, что это хорошее стихотворение. Оно звучало, в особенности положенное на музыку Берковским и исполненное Никитиными, как гимн индивидуальному выбору. Черт бы с ним, с Брежневым, но уж женщину и слово для любви я сам себе выберу. В каком-то смысле это было революционнее, чем открыто антисоветские тексты.

Я запомнила одну рекламу первых лет нового капитализма: «При всем богатстве выбора другой альтернативы нет. НПО "Альтернатива"». Закручено, конечно, лихо: нет альтернативы, другая альтернатива. Но ясно одно: предполагается, что человека богатство выбора пугает, а отсутствие необходимости делать выбор успокаивает.

И вот в последнее время что-то стало меняться. В рекламных слоганах все чаще мелькает слово выбор в самом положительном контексте.

Особенно ясно видно, как меняется ценностный статус выбора, по распространению идеологии подарочных карт: Подарите ей выбор! То есть лучший подарок – не духи, например, а возможность самой выбрать духи. Держать в руках яркий кусочек пластика, который можно по своему желанию превратить вот в тот флакончик духов или вон в тот, а можно и вовсе в тушь, тени и помаду. Такого цвета или вот такого… Или все же духи? Ходить по магазину, принюхиваться, колебаться, зная, что что-то из этого уже твое, а надо только решить, что. Если так пойдет дальше, то мы постепенно уверуем, что сама по себе возможность выбора – это большая ценность. Вот интересно: в политической жизни пространство выбора в последнее время все сужается. Но есть, как нас учат отцы экономического либерализма, невидимая рука рынка, и она рулит куда надо. А грешный наш язык, естественно, готов транслировать новые соблазны – соблазны выбора.











Рекомендованные материалы



Новогодний «Титаник»

Мы больше не тратим месяцы и годы на выписывание примеров из текстов и сортировку пыльных карточек. С появлением электронных корпусов и всяческих средств текстового поиска эта черновая часть работы делается за несколько секунд и гораздо лучше. Но само волшебство нашей работы — подумать о слове и понять, что оно значит, — этого никто за нас не сделает и никто у нас не отнимет.


О странных и смешных словах

Ха-ха-ха, мокроступы! Какая потеха! Кто мог даже предположить такую глупость, что такое дурац­кое слово приживется? А интересно, почему глупость-то? Самокат и паровоз прижились — и ничего. Мокроступы совершенно в том же духе. Повезло бы больше — и никто бы не смеялся...