Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

09.04.2007 | Колонка

К слову «народ»

Сколько помню себя, столько же и слышу слова "народ хочет, народ не хочет, народу понятно, народу непонятно...

В одном из недавних социологических исследований, проведенных в Германии, был и такой вопрос: "Какие из слов немецкого языка вызывают у вас резко негативные эмоции?" В первой десятке оказалось слово das Volk - "народ". Немцев понять можно, у них специфическая, скажем так, история. И так уж получилось, что слово это ассоциируется в первую очередь понятно с чем. Теперь живут себе как-то без "народа", и вроде бы ничего живут. Ну, а у нас-то история вовсе не специфическая. То есть она, разумеется, специфическая, но исключительно в высшем смысле этого слова. Называется наша история, чтобы вы знали, "особый путь".

Сколько помню себя, столько же и слышу слова "народ хочет, народ не хочет, народу понятно, народу непонятно, народ одобряет, народ не одобряет, народу нужно такое искусство, народу такое искусство не нужно". И вообще - "народ и партия едины". Слово это было привычным, и мало кто задумывался над его значением. Ну, народ и народ. Куда ж без него?

Слово "народ" - слово крайне удобное для всяческих пропагандистских нужд. Слово звучное, слово емкое, слово мифологически насыщенное. У него есть всего один недостаток - никто не может толком объяснить, что это слово значит. Впрочем, почему недостаток? Скорее - достоинство, если учесть, что пропагандистскому дискурсу ужасно вредят слова, семантически обеспеченные.

Для советского человека слово это при всей зыбкости его значений являлось "объективной реальностью, данной нам в наших ощущениях". Особенно острыми бывали наши ощущения тогда, когда слово "народ" употреблялось в составе брутального словосочетания "враг народа". Но ощущения эти заметно притупились в позднесоветские годы, когда плакаты "Да здравствует великий советский народ - строитель коммунизма" вешались где попало, а чаще всего там, где обшарпанность стен вдоль правительственных трасс могла оскорбить нежный взгляд того или иного из "слуг народа". А чего? Не штукатурить же! Народ все собой прикроет.

Нет, я не стану утверждать, что слово это вовсе не имеет значений. Как можно говорить такое о словах, включенных в толковые словари? Никак нельзя. Мне, например, примерно понятно, что имел в виду Андрей Платонов, написавший "без меня народ неполный".

Это понятно. Но что под словом "народ" понимают те, кто употребляет это слово в качестве риторического джокера? Те, кто без этого слова не может проговорить ни одной минуты. Те, кто всегда точно знает, что народ хочет, а чего нет. Уж явно не то, что Андрей Платонов. А что тогда?

Все время получается так, что "Народ" у них - это некое внеположное человеку мифическое чудище, властно требующее обильных жертвоприношений, в том числе и человеческих.

Только поняв это, и можно понять, что имеет в виду человек, который говорит, например, такое: "Вот вы тут все критикуете, всем-то вы недовольны, все-то вам не нравится, а народ, между прочим, вполне всем доволен". Что на это ответить? Что "вы еще не весь народ"? Что я, мол, тоже народ? Или, пуще того, что "нет, народу тоже далеко не все нравится"? Ни в коем случае. Жалкий лепет оправданья. Верный ответ прост: народ, может, и доволен, а я вот - нет. Вот и все.

Люди делятся на две неравные части - на тех, кто имеет имя, фамилию, возраст, пол и профессию, и тех, кто не мыслит себя вне коллективного тела. Этих, последних, разумеется, больше. Но последнее слово всегда за первыми. Добровольный отказ от персональных признаков - серьезная экзистенциальная проблема. Я знал даму, настолько подавленную величием своего мужа-писателя, что она, знакомясь с кем-нибудь, всякий раз, не называя своего имени, представлялась как "жена писателя такого-то". Однажды какой-то не очень вежливый шутник поинтересовался: "Ну, это понятно, а что вы делаете днем?"

Действительно, интересно, что "делают днем" все те, кто никогда ничего не говорит от собственного имени. Только от имени страны, только от имени поколения, только от имени народа. Похоже, что ничего они днем не делают.

С теми, кто якобы знает о том, что "народ хочет", а чего "народ не хочет", говорить решительно не о чем. Не знаю кто как, но я предпочитаю разговаривать и спорить не с "народами", а с людьми. Да, согласен, в нашей стране много, может быть, слишком много людей, для которых такие понятия, как "свобода" или "личное достоинство", суть пустые звуки или, пуще того, вредоносный импорт. Ну и что с того? Историю же все равно делают не они. Историю не могут делать те, кто отрицает саму историю. Историю движет деятельное творческое меньшинство. Это медицинский, как говорится, факт. И никакие "народы" ровным счетом ничего тут не решают. Решает все только внутренний выбор каждого из нас.

Не будем, друзья, употреблять бессмысленных слов. Не надо мыслить ничего не означающими категориями. Пусть ими пользуются жрецы идеологического фронта - они иначе не умеют. Людей же для них нет, для них есть только безличный "народ", который раз в четыре года переименовывается в "электорат".

А мы - люди. И давайте жить своей жизнью, не теряя способности отличать верх от низа, правое от левого и добро от зла. И не надо соотносить свои собственные судьбы с ихними вертикалями и прочими собачьими свадьбами. У них там свои дела, а у нас тут свои. Пока есть хоть минимальная возможность, надо думать что хочешь, говорить как хочешь и поступать сообразно со своими жизненными принципами и представлениями о том, что правильно, а что нет. А когда такой возможности не дано, то за нее надо бороться всеми доступными нам средствами. А Народу пусть поклоняются те, кто склонен к сотворению кумиров.



Источник: "Грани.ру", 5.4.2007,








Рекомендованные материалы



Шаги командора

«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.


Полицейская идиллия

Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»