Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

27.07.2006 | Архив "Итогов" / Театр

Гамлет и другие

В Литве на международном фестивале LIFE самыми интересными были литовские спектакли

   

ПОСЛЕСЛОВИЕ ДЛЯ СТЕНГАЗЕТЫ Сейчас в Москве гастролирует Вильнюсский театр Римаса Туминаса. Один из главных хитов этих гастролей - спектакль по лермонтовской драме "Маскарад", поставленной девять лет назад. В связи с этими гастролями в рубрике "Архив "Итогов" мы публикуем статью о литовском фестивале LIFE  - первом фестивале, в программе которого  участвовал этот спектакль, потом объездивший весь мир. На том же фестивале был впервые показан легендарный "Гамлет" Някрошюса.

Фото: Дмитрий Матвеев

 Прежде на территории Советского Союза не было ни одного международного театрального фестиваля серьезного уровня. Уровень, то есть престижность, определяется составом участников и стоит дорого. Сейчас главным фестивалем  одной шестой суши  становится московский Чеховский, имеющий солидных экспертов и не жалеющий денег на то, чтобы приглашать спектакли самых крупных режиссеров и театров. Все заметнее становятся два новых фестиваля: санкт-петербургский "Балтийский дом" и вильнюсский LIFE ("Лайф").

В оргкомитете "Лайфа" вместе с его директором Рутой Ванагайте всего четыре человека, но кажется, что они подняли на ноги и заставили работать на себя всю Литву. Программа литовского фестиваля, как и везде, бывает более или менее удачна, но то, что здесь за четыре фестивальных года побывали Питер Брук, театр Complicite, компания Маги Марен, Карин Сапорта, мастерская Петра Фоменко, группа "Звуки Му" и ряд менее известных нам, но очень качественных коллективов, говорит о многом. И самое главное: многие четвертый раз подряд приезжают сюда специально, чтобы увидеть на открытии очередную премьеру Эймунтаса Някрошюса, ставшего фестивальным режиссером "Лайфа".

LIFE - Литовский международный театральный фестиваль Впервые проведен в 1993 году
С 1995 года - ежегодный Конкурса нет
Программа LIFE-97
Гамлет (LIFE, Литва) 
Шинель ("Кредо", Болгария)  
О дивные дни (Theatre Vidy - Lauzanne - C.I.C.T, Швейцария-Франция)
Бесстыдные! (Opera Circus, Великобритания)  
Невидимый круг (Чаплин/Терре, Франция)   
Раз 2 жизнь (T. G. Stan, Бельгия)  
Международный чемпионат по театральному спорту(команды из Швеции, Финляндии, Голландии)

Фестивальную программу этого года можно назвать удачной лишь наполовину. Среди лучших были бруковские "О дивные дни" по Беккету, которые москвичи уже видели на прошлом Чеховском фестивале ("Итоги" №2,1996), замечательная болгарская "Шинель", тоже недавно побывавшая в Москве ("Итоги" № 16,1997), прелестный полуцирковой спектакль печальной клоунессы Виктории Чаплин (дочери Чарли) и уморительно смешного Жана Батиста Терре. И, конечно, гениальный "Гамлет" Някрошюса. Еще три спектакля не удались. Но независимо оттого, насколько хороша была программа "Лайфа", для приехавших гораздо существеннее оказалась "выставка достижений" литовского театра, показанная в off-программе. Мы увидели три последние премьеры лучших литовских режиссеров, и отчаяние наше по поводу нынешнего бездарного московского сезона усугубилось.


"P. S. Дело OK"

Название у спектакля действительно странное, поскольку в нем - то ли из юношеского пижонства, толи еще по какой причине - известными аббревиатурами зашифрованы имена авторов - драматурга Сигитаса Парульскиса  (P.S.) и режиссера Оскараса Коршуноваса  (OK).

Двадцативосьмилетний Коршуновас - режиссер в Литве известный. Семь лет он работает в Академической драме - главном театре страны, и из шести спектаклей, поставленных им здесь, пять - по Даниилу Хармсу и Александру Введенскому. Спектакли неожиданные для нас, привыкших к расхлябанной клоунаде "по обэриутам", - холодноватые, графичные, жесткие по форме, почти эстетские в своем рассчитанном алогизме, диссонансах и странных смещениях. Актеры у Коршуноваса всегда очень пластичны, их движения отточенны, как в балете, и каждая мизансцена просится на фотографию. Последний, шестой спектакль Коршуноваса "Дело" - явный поворот в его работе, он одновременно рассудочный и горячий. Пьеса, написанная для Коршуноваса поэтом, его ровесником, - туманная, без внятного сюжета, с отсылами то к античности (царю Эдипу), то к Ветхому Завету (истории Исаака и Иакова).

Дело происходит в советской школе: странная история-расследование сосредоточена вокруг ученика, который будто бы убил отца и был любовником матери. История эта так же неясна для героя, как и для окружающих, и происходит, вероятно, в его воображении.

В пересказе пьеса кажется смутной, как, впрочем, и на сцене, если смотришь ее без перевода. Но для литовцев она наполнена реальными смыслами, связанными и с религиозными, политическими и культурными мотивами, - недаром после премьеры многие обвиняли автора в неуважении к истории страны. Пьесу судить не берусь: в равной степени допускаю, что она может оказаться и замечательной, и полной ахинеей. Но в спектакле Коршуноваса, в его красоте и болезненной неуютности, в его сложном метафорическом строе - наследстве Някрошюса - чувствуется такой драматизм, такие обостренные отношения с жизнью и с самим собой, что он не может не волновать чутких к театру людей (даже если они не понимают языка).


"Маскарад"

Римас Туминас - режиссер среднего поколения из той же Академической драмы - в последние годы стал главным любимцем вильнюсской публики и критики. Да и в России его полюбили. Два года назад на "Балтийском доме" сентиментальная постановка Туминаса "Улыбнись нам, Господи!" о том, что - поди ж ты! - смешные чудики-евреи тоже стремятся к счастью и думают о Боге, обошла в конкурсе сложных и трагических "Трех сестер" Някрошюса. Нынешняя постановка лермонтовского "Маскарада" произвела в Литве фурор, получив четыре главные национальные театральные премии: за лучший спектакль, за режиссуру, за работу художника и за лучшую мужскую роль (примечательно, что ее получил исполнитель роли Звездича, а не Арбенина).

Туминас сочиняет свою историю на полях лермонтовской драмы. На полукруглой сцене - какой-то петербургский сад. Под знаменитый   хачатуряновский вальс к "Маскараду" падает крупными хлопьями снег, засыпает садовые скульптуры, крылатки и цилиндры мужчин, цветные капоры женщин. Из угла в угол катает снежный ком дурачок, превращая его к финалу в огромный шар.

Сцену огибает речка (да и какой Питер без Мойки?), оттуда выныривает на свист то грандиозная рыбина, то ныряльщик в маске, там же картежники пытаются утопить труп самоубийцы, а он все всплывает, грозно торча из воды. Картинка получается красивая - хоть в раму вешай. Ею все и исчерпывается.

Баронесса Штраль теряется в куче компаньонок, картежники то ходят сомкнутым строем за дурачком, как за гаммельнским крысоловом, то с гиканьем и свистом возят друг друга на игральном столе, будто на санях. Розовощекий идиот Звездич катается на коньках и пристает к каждой проходящей мимо женщине. Но стоит зазвучать тексту Лермонтова, веселое действие замирает и начинаются унылые разговоры. Рыхлый анемичный Арбенин выступает в паре с лучезарно-наивной Ниной. За что он ее отравил и почему потом трогается рассудком - неясно, да и не имеет значения для этого спектакля. Нина умирает, стоя на постаменте, как статуя, ее обносят оградой, и заснеженная могилка украшает зимний петербургский пейзаж. Все это мило, смешно и пусто, как погремушка.

Туминас действительно талантливый режиссер. И актеры у него прекрасные (Казарина,  кстати, играет любимый в России Адомайтис), и тяга к такому искусству у публики велика, так что странно было бы предъявлять ему какие-либо претензии. Но странно и представлять его работы как театральное откровение. В том, что делает Туминас, нет циничной продажности, скорее он следует законам облегченного чтения, эстетике клипа, пытаясь в то же время не уронить флаг знаменитого литовского метафоризма.


"Гамлет"

Някрошюс поставил гениальный спектакль. Не жалеющий ни актеров, ни зрителей. Спектакль такого эмоционального напряжения, такой насыщенности, что в какой-то момент наступает оцепенение, отупение, как от избытка горя, когда кажется, что больше ты уже не вынесешь. Только в финале словно пробку вышибают - весь ужас, отчаяние выходят у нас со слезами. Вероятно, именно это называют катарсисом.

Спектакль рождается из мрака и звука капель, падающих на барабан. Часовые ожидают появления Призрака. Это ночь перед рассветом, страшный холод и морось. От воды тяжело дышать, кажется, даже шубы стражников разбухают. Промозглый туман разъедает все, пеленой застилает глаза, забивает уши, и чудится, что Призрак уже где-то здесь. Ослепнув от страха и тумана, Горацио и Марцелл  машут палками вокруг себя, угрожая белесой пустоте, и, не выдержав, Горацио кричит петухом, чтобы прогнать духа преисподней. Это воздух трагедии - влажный, стылый, пропитанный ужасом.

Слух о том, что Някрошюс ставит "Гамлета", разнесся давно. Предполагалось, что премьера пройдет в Москве и главную роль будет играть Олег Меньшиков. Проект сорвался, но когда "Гамлета" начали репетировать в Литве, все были поражены еще больше: на главную роль Някрошюс пригласил не актера, а двадцатидевятилетнего лидера группы "Фойе" Андрюса Мамонтова.

Мамонтов создал свою группу больше десяти лет назад, одну из первых в Литве, и все это время "Фойе" числился среди самых популярных ансамблей у литовских подростков. Мамонтова-певца и автора, с его ностальгическими песнями-балладами, бесхитростными и лирическими, не с кем сравнить среди российских исполнителей. Некоторые считают, что он близок цоевскому образу одинокого городского подростка, только без его драматизма. Литовские театралы уверяют, будто ничто не предвещало, что Мамонтов сможет хорошо сыграть Гамлета. Но Някрошюс был уверен в нем: ему в Гамлете были нужны те же искренность, открытость и обнаженность чувств. И Андрюс сыграл, как мог только он: Гамлета-подростка во взрослом мире.

С обычным своим панковским ежиком и серьгой в ухе, в черном вытянутом свитере, Мамонтов с самого начала играет волчонка - дерзкого, насмешливого и нетерпимого. Он не соблюдает этикет: входит в тронный зал в спущенных джинсах, дразнит мать и отчима, кусает Клавдия за руку, лишь только тот пробует к нему прикоснуться.

И все же, как и все младшее поколение спектакля - Горацио, Лаэрт, Офелия, для взрослых он всего лишь ребенок, которому надо застегивать штаны, вытирать нос, чью агрессию можно списать на переходный возраст. Перелом происходит при встрече Гамлета с Призраком. Собственно, об этом и поставлен спектакль. Об отце и сыне.

Отец (любимый актер Някрошюса Владас Багдонас) - огромный, в белой шубе - приходит из мира холода и мрака. Это не истерик с золотыми зубами, каким кажется Клавдий. Это настоящий Отец - сильный, властный, немногословный. Образец, идеал, которого так теперь не хватает подростку, обожаемый отец, каждое слово которого остается в памяти. Из мира, где вечный лед, Гамлет-старший приносит ледяную глыбу. Он разувает сына и заставляет встать на льдину босыми ногами. Дает лед в руки и сам обмывает его кулаки талой водой. Отец закаляет сына, как оружие, не жалеет его и не просит жалости к себе. В нем нет гнева, он приходит сюда не ради того, чтобы отомстить убийцам, а ради сына. Чтобы сделать Гамлета мужчиной. Уходя, Призрак поджигает спинку кресла, на котором сидел, и Гамлет долго держит руку над огнем, давая обет отомстить за отца. В разбитом куске льда оказывается кинжал. Някрошюс действует на первую сигнальную систему - боль, холод, жар мы все чувствуем одинаково. Это не кино, здесь не отгородишься экраном: когда Гамлет, слушая отца, стоит на ледяной глыбе и она тает под его теплыми ногами, - всех пробирает мороз. Когда он держит руку над огнем, нам больно смотреть. Когда во время монолога "Быть или не быть" вода льется с люстры, увешанной ледяными гирляндами, за пазуху герою, и рубашка его, сшитая из салфеток, тает и расползается у нас на глазах...

Трагедия неотвратима. Гамлет теперь, как пущенная стрела, особенно опасен оттого, что он в том максималистском возрасте, когда нет страха и смерти нет. Нет жалости ни к себе, ни к другим. Он боится только одного - струсить, не суметь отомстить, оказаться недостойным своего отца. И его не остановишь. Гамлет был другим: любил дурашливую девчонку Офелию, дружил с верным увальнем Горацио, учился... дразнил, но любил, мать. Теперь все изменилось. Он движется навстречу смерти, помня про обет, с отчаянием и ожесточенностью отказываясь от всякой любви. Пусть погибнут все, только бы отец был отомщен.

Погибают все. Горацио подбирает трупы, набрасывая их горой на повозку. Только Гамлет, скрючившись, лежит один, почему-то прижав к животу барабан. Вот тогда вновь появляется Отец. Никакого Фортинбраса нет и не будет. "Дальнейшее - молчанье", - говорит Гамлет отцу. Сын отомстил, но раз он умер - дальше уже не будет ничего. Видит Бог, отец этого не хотел. Он хотел лишь воспитать сына мужчиной, но не рассчитал силы своих слов и его любви. В том, что случилось, - его вина.

Отец пытается разжать закоченевшие на барабане руки сына. Он плачет и зовет его, и ревет, как зверь, и бьет в барабан, снова и снова, без конца, пока не спускается мрак.

На премьеру "Гамлета" приезжали зарубежные копродюсеры спектакля: из Пармы, Женевы, Цюриха, Берлина. Скоро спектакль поедет по всему миру. Неизвестно только, увидят ли его в России. Фестиваль "Балтийский дом", который пройдет в будущем октябре, жалуется на то, что нет денег везти такой большой спектакль. Остается надеяться, что будущей весной денег хватит у московского Чеховского фестиваля.

Через неделю после премьеры "Гамлета" (фестиваль еще продолжался) Андрюс Мамонтов играл на огромных стадионах Каунаса, Клайпеды и Вильнюса прощальные концерты с группой "Фойе" - он уходил из группы. Подростки были безутешны - Гамлет вырос.                      



Источник: "Итоги", №21, 27.05.1997,








Рекомендованные материалы


Стенгазета
23.02.2022
Театр

Толстой: великий русский бренд

Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.

Стенгазета
14.02.2022
Театр

«Петровы в гриппе»: инструкция к просмотру

Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.