Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

28.02.2006 | Общество / Язык

Буква и закон II

Судебная лингвистическая экспертиза

В делах об оскорблении часто приходится доказывать, что то или иное высказывание неприлично — иначе обвиняемый может сказать: мол, это вы во всем видите похабщину, а я ничего такого не имел в виду. А как это доказать, если высказывание не содержит непристойной брани?

В одной из телепередач о Ю. Лужкове тележурналист С. Доренко сказал, что он, Доренко, «ущемил ему (Лужкову) достоинство». Фраза звучала неприлично, на что и указала Г. Крылова, адвокат Лужкова. В следующих передачах Доренко постарался создать впечатление, что Крылова видит непристойность там, где ее нет, что само слово «достоинство» применительно к Лужкову она якобы понимает исключительно в непристойном значении.

Причем сделано это было снова в оскорбительной, неприличной форме: «Адвокат Лужкова настаивала не менее двух раз, что слово “достоинство” в применении к мэру Москвы не может означать моральные качества. В применении к мэру слово “достоинство”, по-видимому, означает такую разновидность какого-то непотребства, о котором адвокат мэра знает, видела даже, но никому не скажет». Далее Доренко варьировал ту же мысль: «Не нам судить. Доверитель Лужков, несомненно, мог показать адвокату то, что они между собой называют его достоинством. Или, по крайней мере, описать это что-то. И очень может быть, что у Крыловой есть основания оценивать это что-то у мэра как вполне пошлую вещицу. Но я категорически против того, чтобы мне приписывали осведомленность в их секретах подобного рода. Мне также кажется неуместным, что адвокат дает понять судье, что и судья тоже в курсе. То, что, как Вы видели сейчас, адвокат говорит судье, что Вы, дескать, Ваша честь, и сами понимаете, какая это мерзость, вот это самое достоинство, у мэра-то».

Между тем лингвистический анализ показывает, что Г. Крылова была права, но не располагала лингвистической аргументацией. Дело в том, что в выражении «ущемил ему достоинство» С. Доренко использовал форму дательного падежа ему. По-русски нельзя сказать, например, «задел ему честь», «уязвил ему самолюбие» (здесь должно быть не «ему», а «его»), но говорят, например, «оцарапал ему щеку», «прищемил ему палец». Поэтому и выражение «ущемил ему достоинство» предполагает, что речь идет о части тела. А поскольку у слова «достоинство» в русском языке есть разговорное значение «мужской половой орган», то фраза имеет исключительно неприличный смысл.

Разумеется, в небольшой статье невозможно коснуться всех вопросов, связанных с лингвистической экспертизой, в частности — вопросов о выработке единых критериев экспертной оценки, о научном обосновании лингвистической экспертизы и др. Остановлюсь только на одной проблеме, которая представляется мне наиболее значимой для общества.

Бывает, что потребность в лингвистической экспертизе вызывается не только оценкой спорных текстов, но и функционированием самих правовых норм. Дело в том, что многие российские законы сформулированы так, что применить их буквально очень трудно.

Рассмотрим, например, в каком значении слово пропаганда используется в ч. 1 ст. 46 закона «О наркотических средствах и психотропных веществах». Под пропагандой наркотических средств там понимается «деятельность физических или юридических лиц, направленная на распространение сведений о способах, методах разработки, изготовления и использования, местах приобретения» этих средств. Это понимание кардинально отличается от общеязыкового значения слова пропаганда. Ср.:

ПРОПАГ`АНДА, -ы; ж.

1. Распространение и углубленное разъяснение каких-л. идей, учения, знаний среди широких масс населения или круга специалистов. Научная, научнотехническая п. Антиалкогольная п. П. в области физкультуры и спорта. П. новой технологии производства.

2. Политическое или идеологическое воздействие на широкие массы; органы и средства такого воздействия. Коммунистическая п. Буржуазная п. Партийная, предвыборная п. Агитация и п. Вести пропаганду, заниматься пропагандой.

Большой толковый словарь русского языка / Под ред. С. А. Кузнецова. СПб.: Норинт, 2001

Таким образом, в языке слово пропаганда понимается более широко и относится в первую очередь к распространению взглядов, воззрений и т. п. А в ч. 1 ст. 46 закона это понятие трактуется более узко, его содержание ограничивается только распространением сведений. Но это только в ч.1! В ч. 2 той же статьи сказано: «Запрещается пропаганда каких-либо преимуществ использования отдельных наркотических средств…» Здесь затруднительно применить то определение пропаганды, которое дано в ч. 1, следовательно, скорее всего, имеется в виду языковое значение слова пропаганда, т. е. углубленное разъяснение, в данном случае, преимуществ использования отдельных видов наркотических средств.

В принципе, наличие у слова терминологического значения (более узкого, чем значение общеязыковое) — нормальное явление. Однако в данном случае вводится не просто более узкое, но искажающее самый смысл слова значение. При этом в других контекстах (скажем, в сочетании пропаганда расизма) это слово употребляется в законодательстве в общеязыковом значении.

Да что уж говорить, если разночтение, как мы видели, возникает даже в пределах одной статьи закона! Поэтому, как можно заметить, при обсуждении того или иного казуса даже юристы постоянно сбиваются с одного толкования слова пропаганда на другое.

С лингвистической точки зрения интересно проанализировать и Постановления Пленума Верховного суда Российской Федерации, регулирующие применение ст. 152 Гражданского кодекса РФ о защите чести, достоинства и деловой репутации. До недавнего времени действовало Постановление от 18 августа 1992 г. № 11 «О некоторых вопросах, возникших при рассмотрении судами дел о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц (в редакции Постановлений Пленума Верховного суда от 21 декабря 1993 г. № 11, от 25 апреля 1995 г. № 6)». В нем, в частности, говорится: «Порочащими являются также не соответствующие действительности сведения, содержащие утверждения о нарушении гражданином или юридическим лицом действующего законодательства или моральных принципов (о совершении нечестного поступка, неправильном поведении в трудовом коллективе, быту и другие сведения, порочащие производственно-хозяйственную и общественную деятельность, деловую репутацию и т. п.), которые умаляют честь и достоинство гражданина либо деловую репутацию гражданина или юридического лица».

Заметим, что упоминание о производственно-хозяйственной деятельности здесь заключено в скобки, в ряду других разъяснений. Из этого следует, что сведения о производственно-хозяйственной деятельности можно счесть порочащими, только если речь идет о незаконных или аморальных действиях. Никакие утверждения, например, о том, что тот или иной банк находится на грани банкротства, не могут, согласно букве этого постановления, порочить его деловую репутацию.

Это я про тяжбу Альфа-банка с «Коммерсантом». Летом 2004 года «Коммерсант» опубликовал статью о том, что у банкоматов Альфа-банка выстроились очереди. Альфа-банк подал в суд — и выиграл. Вопреки тексту Постановления, которое полностью исключало такое решение. Его просто проигнорировали. Это напоминает старый анекдот: — Куда ты едешь, там же кирпич! — А, я этим знаком не пользуюсь.

Прежнее Постановление давно ругали, нового ждали с нетерпением. И вот — свершилось! Однако что же мы читаем в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 24 февраля 2005 года № 3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц»? А вот что: «Порочащими, в частности, являются сведения, содержащие утверждения о нарушении гражданином или юридическим лицом действующего законодательства, совершении нечестного поступка, неправильном, неэтичном поведении в личной, общественной или политической жизни, недобросовестности при осуществлении производственно-хозяйственной и предпринимательской деятельности, нарушении деловой этики или обычаев делового оборота, которые умаляют честь и достоинство гражданина или деловую репутацию гражданина либо юридического лица». Итак, утверждение о неудачном менеджменте и грозящем банкротстве по-прежнему репутацию не порочит. Однако интереснее другое.

Как мы помним, согласно старому Постановлению порочащими считались ложные сведения о совершении аморальных или незаконных действий. Теперь же порочит человека и многое другое, и, что особенно замечательно, — утверждения о неправильном поведении в личной, общественной или политической жизни.

Про незаконные поступки все понятно — для этого существует Уголовный кодекс. С аморальными поступками, конечно, сложнее. Полного согласия на этот счет в обществе нет, даже если мы ограничимся десятью заповедями. И все же у всех нас есть какие-то общие представления о морали. Большинство людей согласится, что безнравственно бросать детей, забывать родителей, предавать друзей. А вот как быть с неправильным поведением? Что значит — неправильное? Вот, например, ходить зимой без шапки — правильно? А когда девушка ночью возвращается домой по неосвещенной улице — разве это правильно?

Думаете, придираюсь? Судите сами. Недавно некий чиновник подал иск о защите чести и достоинства из-за того, что в газете про него написали «прошмыгнул». Случай совершенно анекдотический. Но вчитаемся в новое Постановление — и что же получается? Прошмыгнуть — значит пройти или пробежать быстро, стараясь быть незаметным. Согласитесь, когда солидный человек, должностное лицо, прошмыгивает куда-то там во время встречи с народом — это неправильно. А если про судью написать, что он зевнул или почесался? Это ведь тоже неправильное поведение!

В общем, похоже, поправки вносились в спешке и непродуманно. Нечего и говорить, что лингвистам этот текст предварительно не показывали.

Недавний скандал вокруг иска журналистки Ирины Ароян к певцу Филиппу Киркорову также должен был бы привлечь внимание к букве, т. е. формулировкам, закона. Напомню, что летом 2004 года на пресс-конференции Ф. Киркоров обматерил журналистку И. Ароян. Журналистка обратилась в правоохранительные органы, и Киркорову была вменена ст. 130 Уголовного кодекса РФ (Оскорбление). Ф. Киркоров представил суду лингвистическое заключение, выполненное А. Н. Барановым, научным сотрудником Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, из которого следовало, что высказывания Киркорова, скорее всего, под статью «Оскорбление» не подпадают. Дело Киркоров все равно проиграл: судья отказался принять экспертное заключение лингвиста, высказавшись в том смысле, что мы сами, мол, знаем, что эти слова значат. А вокруг лингвистического заключения разразился скандал. Вот заголовки некоторых газетных публикаций: «Эксперт: Киркоров ничего особенного не сказал»; «Игры сквернословов. О хамстве в контексте высокой лингвистики»; «Институт РАН “изобрел” для Киркорова специальные нормы русского языка».

Разумеется, все это полная чушь. Эксперта, доктора филологических наук А. Н. Баранова, никто не спрашивал, относятся ли употребленные Ф. Киркоровым матерные слова к нормативной лексике. Для этого, действительно, экспертлингвист не нужен. И без юриста, и без лингвиста ясно, что сквернословие в общественном месте — это хулиганство. Но речь-то шла не о статье «хулиганство», а о статье «оскорбление».

Понятие «оскорбление» определено в законе, и именно этим определением, согласно общим нормам права, нужно руководствоваться. А мы уже убедились на примере слова пропаганда, что в законе слова могут использоваться в значении, далеком от общеязыкового. И иной раз расшифровать толкование понятия, данное в законе, и соотнести это толкование с конкретной ситуацией может только лингвист. Как же определяет «оскорбление» ст. 130? А вот как: «Оскорбление, то есть унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной форме». Если внимательно прочитать эту экспликацию, становится очевидно, что оскорбление как уголовное преступление имеет два признака: во-первых, высказывание самим своим содержанием должно унижать честь и достоинство другого лица и, во-вторых, оно должно иметь неприличную форму.

Например, если человека называют б****, все равно, в прямом или переносном смысле, — то это, в смысле УК, оскорбление, поскольку это слово а) указывает на аморальное поведение и б) непристойно. А вот как быть с высказыванием Киркорова «Мне по х**, что вы напишете»? Форма-то неприличная, спору нет, а вот смысл? Это высказывание означает «Мне безразлично, что вы напишете». Разве этот смысл унижает честь и достоинство? А одной неприличной формы, в соответствии с процитированным толкованием, недостаточно для статьи «Оскорбление».

И разве лингвист виноват, что законодатель именно так определил понятие оскорбления? Пригласил бы его, лингвиста, когда обсуждалась новая редакция УК! Лингвист сказал бы ему, что очень легко переформулировать экспликацию слова оскорбление так, чтобы под нее подпадало то, что произнес Киркоров. Например, «имеющие неприличную форму высказывания, жесты, рисунки и т. п., которые по своему содержанию или по самой своей фор ме направлены на унижение чести и достоинства другого лица». Ведь, судя по комментариям к УК, законодатель подразумевал что-то в этом роде. Но пока-то мы имеем дело с тем, что написано в законе сейчас, так что извините.

Когда поп-звезда хамит журналистам, это, как сказано в анекдоте, беда, но не катастрофа. А вот катастрофа, по-моему, если председатель Комиссии по правам человека при президенте России говорит, что «есть вещи, к которым с чисто профессиональной “принципиальностью” подходить аморально». Именно так, судя по газетным публикациям, сказала Элла Памфилова. Одно из важнейших прав человека состоит в том, чтобы его судили по закону, причем желательно именно с профессиональной принципиальностью, а не руководствуясь революционным правосознанием, не по понятиям и даже не по совести. А уж от эксперта (химика ли, патологоанатома ли, лингвиста ли — все равно) в первую очередь требуется эта самая профессиональная принципиальность, а не моральный пафос.

Закон несовершенен? Так надо его поправить — в будущем. Но следование букве закона — это, по-моему, единственное, что может уберечь нас от полного хаоса.

Элла Памфилова еще сказала (судя, опять же, по газетным публикациям): «Даже когда говорят, что “ваше мнение мне безразлично”, — это оскорбительно. Как же нужно извратить здравый смысл, чтобы подвести научную базу под доказательство того, что в словах “мне по х**, что вы там напишете, как и вы сами”, нет ничего обидного?!» Конечно, есть обидное! Но в ст. 130 УК РФ нет ни слова про обиду. И лингвиста про обиду не спрашивали. А что до оскорбления, то не все, что звучит оскорбительно с точки зрения русского языка, является оскорблением в соответствии с той же ст. 130 УК. Если меня спросят: «Ты диссертацию сама писала или нанимала кого-нибудь?» — я сочту такой вопрос оскорбительным, но не уголовно наказуемым.

История с Киркоровым очень печальна. Газеты, разумеется, с гиканьем и улюлюканьем кинулись смаковать пикантную ситуацию. В результате в обществе сложилось впечатление, что Институт русского языка Российской академии наук разрешил посылать женщин матом. Даже большинство моих и А. Н. Баранова коллег, которые тоже судили о деле по газетам, остались в убеждении, что заключение Баранова абсурдно. Один коллега даже прислал мне по электронной почте сообщение: «Позор!» Он заклеймил меня заодно с Барановым, поскольку я по радио пыталась объяснить, что Баранова не спрашивали, хорошо ли ругаться матом и хамить женщинам.

Между тем содержательная сторона дела осталась за пределами обсуждения. Нормы закона формулируются небрежно. Лингвисты к оценке формулировок, насколько я знаю, не привлекаются. А ведь чем более туманно и неоднозначно написаны законы, тем больше простора для произвола и коррупции.



Источник: "Отечественные записки", № 2 (23) (2005),








Рекомендованные материалы



Шаги командора

«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.


Полицейская идиллия

Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»