Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

09.02.2006 | Язык

Ложная тревога и подлинная беда

Испортился ли "великий и могучий"?

Мнение о том, что за последнее десятилетие русский язык подвергается серьезным изменениям, широко распространено среди самых разных слоев общества; чаще всего эти изменения оцениваются как «порча языка». В связи с этим говорят о наплыве иноязычных заимствований, о том, что жаргонные и просторечные слова стали активно использоваться в средствах массовой информации, о многочисленных речевых ошибках, проникающих в публичную речь, о постепенном снятии табу на скверноматерную брань.

Многие лингвисты, признавая справедливость этих наблюдений, полагают тем не менее, что говорить о «порче языка» и даже просто о радикальных изменениях в языке нет оснований: снижается речевая культура, уровень владения языком, а язык как таковой остается «великим и могучим».

Иногда добавляют, что если и в самом деле эти процессы приведут к подлинным языковым изменениям (например, заимствованные слова укоренятся в языке), то и тогда не будет оснований говорить о «порче»: своих богатых возможностей русский язык уже не утратит, а неспособность ими воспользоваться будет характеризовать не язык как инструмент, а тех, кто не умеет пользоваться этим инструментом.

Однако независимо от того, как квалифицируются происходящие процессы, все согласны в том, что наша речь весьма изменилась по сравнению с шестидесятыми-семидесятыми-восьмидесятыми годами прошлого века, и у большинства любителей родного слова эти изменения вызывают беспокойство. Беспокойство столь велико, что парламентарии даже пытаются защитить язык особым законом.

К закону мы еще вернемся, но прежде следует критически рассмотреть утверждения о резком снижении языковой культуры, характерном для последних полутора десятков лет.

Изменение речевых норм: мифы и реальность

Очень часто за изменения языковых или речевых норм принимают изменение условий функционирования языка, которые нередко влекут за собою социальные катаклизмы. Поясню это на простом примере. Плакаты, украшавшие улицы советских городов, несли лозунги, которые характеризовались определенными языковыми особенностями.

Чрезвычайно интересное описание языковых особенностей советских лозунгов содержится в статье Ю. И. Левина, вошедшей в сборник его избранных трудов (ЛевинЮ. И. Семиотика советских лозунгов // Левин Ю. И. Поэтика. Семиотика.: Избр. труды. М., 1998).

Сейчас советские лозунги на улицах давно не висят, а вместо них (нередко на том же самом месте) висят рекламные плакаты, язык которых значительно отличается от языка советских лозунгов. Было бы совершенно неправильно говорить об этом как о резком изменении «языка плаката».

Дело не в том, что язык советских лозунгов претерпел серьезные изменения, а в том, что эти лозунги ушли в небытие и сохраняются только в исторической памяти.

Соответственно, язык рекламы возник не как трансформация языка советских лозунгов, а как нечто новое, появившееся вместе с новым явлением — рекламными плакатами на русском языке.

Вообще говоря, «рекламные плакаты» на русском языке существовали и в советское время: «Летайте самолетами Аэрофлота!»; «Быть здоровым, бодрым, сильным хочет каждый человек, / И ему поможет в этом рыба серебристый хек». Но современный рекламный плакат возник без всякой опоры на стилистику советской «рекламы», и потому его язык должен рассматриваться как новое образование.

Точно так же мы можем поражаться множеству речевых ошибок в публичных выступлениях политических деятелей, значительно превышающему число ошибок, которые допускали в публичных выступлениях советские вожди. Но делать вывод о снижении уровня языковой культуры отечественных политиков нет никаких оснований: ясно, что человек, читающий речь «по бумажке», в большей мере застрахован от ошибок по сравнению с человеком, который вынужден импровизировать.

«Наплыв» «иностранных» слов

Тексты, распространяемые современными средствами массовой информации, изобилуют словами, которые всего лишь двадцать лет тому назад в русской речи не употреблялись: такие слова, как пиар и ньюсмейкер, маркетинг и фьючерс, риелтор и девелопер, ремейк и блокбастер, и сейчас понятны далеко не всем носителям языка. Однако заимствование большинства из них связано с тем, что в нашу жизнь входят новые явления, для которых нет готового русского названия. Как правило, сначала соответствующая реалия бывает знакома относительно узкой группе «посвященных», которым обычно известно ее английское название. В этом случае соблазн пользоваться английским названием часто оказывается слишком велик; а по мере того как явление получает все более широкое распространение, все более широко известным становится и его заимствованное наименование. И множество людей, подающих заявки на получение грантов, уже не помнит, что двадцать лет тому назад само слово грант было мало кому известно.

Дальнейшая судьба заимствованных слов может сложиться по-разному. Когда в начале XX века в России начинали играть в футбол, поклонники новой игры пользовались английской футбольной терминологией. В дальнейшем некоторые слова прижились в русском языке (пенальти, аут), некоторые оказались вытесненными русскими аналогами (сейчас редко услышишь слова голкипер, бек, хавбек — вместо них используются такие наименования, как вратарь, защитник, полузащитник), а в некоторых случаях возникла конкуренция между заимствованным словом и его русским «переводом» (форвард и нападающий, офсайд и вне игры, корнер и угловой).

Строго говоря, слово вратарь является не русским, а церковнославянским словом; однако в русском сознании с давних пор церковнославянизмы ощущаются как нечто «свое».

Именно так входят в русскую речь многие из кажущихся непривычными иноязычных заимствований. Специфика нашего времени лишь в том, что появилось очень много новых областей жизни, активно обсуждаемых в средствах массовой информации. Из-за этого иногда создается впечатление, что без иностранного словаря понять газетную статью простому обывателю почти невозможно.

«Низкое» в публичной речи

Публичная речь в наши дни стала весьма неформальной и сниженной, подчас доходящей до прямой грубости. Если сравнить язык современной газетной заметки с «дубовым» языком советских газет, контраст будет очевиден всякому. И нельзя себе представить, чтобы кто-то из позднесоветских вождей употреблял такие выражения, как «замочить в сортире». Но, как уже говорилось, это едва ли может служить основанием для того, чтобы говорить о снижении речевой культуры государственных деятелей: просто в брежневские годы мы не слышали спонтанной речи советских вождей, а наблюдая человека, читающего по бумажке, никаких заключений об уровне его речевой культуры сделать нельзя.

Точнее, почти никаких: при зачитывании вслух письменного текста невысокий уровень речевой культуры может проявляться, например, в неправильной постановке ударений.

Орфографические ошибки, которые теперь попадаются даже на страницах респектабельных печатных изданий, легко ранимого человека могут привести в ужас. Не свидетельствуют ли они о снижении уровня грамотности пишущей братии? Мне кажется, что нет (хотя здесь я вынужден прибегать к косвенным умозаключениям — достоверный ответ можно было бы получить, дав прежним и нынешним журналистам написать трудный диктант и сравнив результаты). Скорее они свидетельствуют о том, что в условиях жесткого газетного бюджета приходится экономить на жаловании корректорам, сокращая их число. В результате ошибки остаются неисправленными.

Все сказанное можно выразить и по-другому.

Уровень речевой культуры политиков и журналистов остался прежним — просто раньше у нас было меньше возможностей составить о нем адекватное представление.

Точно так же нет оснований говорить о том, что в речи в существенно большей степени присутствует скверноматерная брань. В устной неформальной речи положение мало изменилось: кто раньше не мог связного предложения построить без бляканья, этим искусством по большей части и не овладел, а кто не склонен был к матерщине, как правило, такой склонности и не приобрел. Проникновение скверноматерной брани на полосы печатных изданий свидетельствует не о языковых изменениях, а об упразднении цензурных ограничений.

Изменился ли речевой этикет?

В числе «резких языковых изменений», произошедших за последние полтора десятилетия, нередко упоминают и изменения речевого этикета. Среди прочего, указывают на распространившийся обычай называть российских политических лидеров «на западный лад», при помощи имени в сочетании с фамилией (т. е. без отчества: Борис Ельцин, Анатолий Чубайс, Геннадий Зюганов), на постепенное исчезновение из обихода обращения товарищи, а также сочетания слова товарищ с фамилией, на возрождение ряда речевых формул и обычаев, характерных для церковного обихода. Однако более внимательное рассмотрение показывает, что «изменения речевого этикета» по большей части оказываются мнимыми: поменялись не нормы речевого этикета, а изменилась общественная ситуация, в которой эти нормы применяются.

Вот, скажем, теперь в дни Светлого Христова Воскресения на улицах нередко можно услышать приветствие: «Христос воскресе!» — и ответ: «Воистину воскре се»; в дни Рождества на улицах Москвы можно встретить плакат «С Рождеством Христовым». В советское время это было невозможно; но свидетельствует это вовсе не о том, что поменялся речевой этикет (раньше с Пасхой и Рождеством не поздравляли, а теперь поздравляют), а о том, что прекратились открытые гонения на веру: верующие и раньше поздравляли друг друга с церковными праздниками, используя те же самые формулы.

Отчества

В отношении конкурирующих наименований публичных лиц (Борис Ельцин или Борис Николаевич Ельцин?) следует заметить, что правила выбора именования «с отчеством» или «без отчества» достаточно сложны. Скажем, царей и цариц всегда было принято называть двояким образом (царь Михаил или царь Михаил Федорович) — оба способа именования не противоречат русскому речевому этикету. Спортсменов почти всегда называли и называют без отчеств (Игорь Нетто, Михаил Таль, Ирина Роднина); широкая публика и не знает отчеств большинства действующих спортсменов. Только в тех случаях, когда спортсмен, дожив до преклонных лет, продолжает оставаться общественно значимой фигурой, его начинают уважительно «величать по отчеству» (Михаил Моисеевич Ботвинник, Николай Петрович Старостин).

Писателей также всегда принято было называть без отчеств, посредством сочетания имени с фамилией (Белла Ахмадулина, Иосиф Бродский, Варлам Шаламов), и читающая публика часто не знает отчества полюбившегося ей писателя. Однако, если писатель начинает восприниматься как «классик», обычай требует, чтобы его именовали «с отчеством», так что любой школьник знаком с сочетаниями Александр Сергеевич Пушкин, Михаил Юрьевич Лермонтов, Лев Николаевич Толстой, Федор Михайлович Достоевский. Более того, сочетания Александр Пушкин, Николай Гоголь, Федор Достоевский (которыми, собственно, и надписывались прижизненные публикации этих авторов) могут казаться современному читателю несколько непривычными.

Некоторая коллизия возникает, когда писатель использует псевдоним (который чаще всего, как это и предполагается установившимся обычаем, состоит из имени и фамилии): если писатель начинает восприниматься как «классик», то положено его именовать по имени-отчеству, а отчество в составе псевдонима отсутствует.

Обычно при этом используют подлинные имяотчество писателя, хотя их сочетание с псевдонимом часто звучит несколько странно: например, писателя, использовавшего псевдоним Максим Горький, иногда безграмотно называют «Алексей Максимович Горький». В некоторых случаях, чтобы спасти положение, к псевдониму добавляют подлинную фамилию писателя: так, Михаила Евграфовича Салтыкова, писавшего под псевдонимом Н. Щедрин, в наше время чаще всего именуют «Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин».

Некоторая неестественность такой практики станет более ощутимой, если в виде эксперимента применить ее к писателям, которые «не заслужили» права восприниматься как «классики»: вместо сочетания «Марко Вовчок» (под этим псевдонимом писала Марья Александровна Маркович, урожденная Велинская или Вилинская) говорить что-нибудь вроде «Марья Александровна Вовчок» или «Марья Александровна Маркович-Вовчок», называть Артема Веселого (псевдоним Николая Ивановича Кочкурова) — «Николай Иванович Веселый» или «Николай Иванович Кочкуров-Веселый», а модного современного литератора Бориса Акунина (псевдоним Григория Шалвовича Чхартишвили) именовать «Григорий Шалвович Акунин» или «Григорий Шалвович Чхартишвили-Акунин».

Разумеется, при именовании иностранных коллег приходится ограничиваться сочетанием имени и фамилии.

В соответствии с указанными правилами один и тот же человек может различным образом подписывать свои публикации в зависимости от того, к какой области эта публикация относится. Я, например, статьи и книги в научных изданиях подписываю как «А. Д. Шмелев», а публицистические статьи — как «Алексей Шмелев».

В то же время есть речевые сферы, в которых при именовании известного человека принято использовать сочетание имени-отчества с фамилией. Сюда отно сится, например, речь ученого сообщества, в которой «по отчеству» именуют не только признанных классиков (Михаил Васильевич Ломоносов), но и всех, на кого ссылается говорящий (в письменной речи имя-отчество обычно заменяется инициалами).

Точно так же «с отчеством» именуют лиц в официально-деловой (канцелярской) речи, в которой, кроме того, часто используется неестественный с точки зрения русских общелитературных норм порядок слов: имя-отчество не предшествует фамилии, а следует за нею.

К числу случаев, когда при именовании известного человека русский речевой этикет предполагает использование сочетания имени-отчества с фамилией, с давних пор относится и именование отечественных государственных деятелей в формальной речи: Сергей Юльевич Витте, а не Сергей Витте, Петр Аркадьевич Столыпин, а не Петр Столыпин. Этот обычай сохранился и упрочился в советское время — при именовании вождей в средствах массовой информации и в пропагандистских материалах использовалось сочетание имени-отчества с фамилией: Никита Сергеевич Хрущев, Леонид Ильич Брежнев, Алексей Николаевич Косыгин. А поскольку многие вожди стали известны не под настоящими фамилиями, а под псевдонимами («партийными кличками»), то возникла практика соединения имени-отчества с псевдонимом, который в этом случае начинает функционировать как фамилия: Владимир Ильич Ленин, Иосиф Виссарионович Сталин, Вячеслав Михайлович Молотов. В то же время в неформальной речи вполне можно было ограничиться сочетанием имени и фамилии — ср., например, частушки, в которых фигурирует Лаврентий Берия или Хрущев Никита.

Во избежание недоразумений я еще раз замечу, что речь идет только о выборе между именем-отчеством и именем без отчества. В третьем лице известные люди чаще всего именуются просто по фамилии, будь то спортсмен, писатель, ученый или государственный деятель (Ботвинник, Солженицын, Менделеев, Сперанский). Кроме того, по отношению к коммунистическим деятелям иногда используется сочетание фамилии со словом товарищ (товарищ Сталин), к некоммунистическим деятелям — сочетание фамилии со словом господин (господин Касьянов), а к членам титулованных дворянских родов — сочетание фамилии с титулом (граф Толстой, князь Потемкин).

В настоящее время в большинстве жанров средств массовой информации используется неформальная речь. Соответственно, государственных деятелей стали называть «без отчества»: Борис Ельцин, Егор Гайдар, Анатолий Чубайс, Михаил Касьянов. В этом иногда видят влияние «западного» речевого этикета, но, на мой взгляд, все проще: газетная и телевизионная речь стала менее формальной.

Товарищи

То, что из официального обихода уходит обращение товарищи, также не является сменой речевого этикета. Дело в том, что слово товарищ, объединяющее, по выражению Маяковского, «мужчин и женщин», использовалось (и до сих пор используется) коммунистами в качестве обращения к своим единомышленникам. В советское время, когда предполагалось, что все советские люди являются сторонниками коммунистических идеалов и «строителями коммунизма», слово товарищи использовалось как универсальное официальное обращение к советским людям (но, например, к людям, приехавшим с Запада, если это не были члены «братских», коммунистических или социалистических партий, обращались Дамы и господа!).

Сейчас, вероятно, на своих собраниях коммунисты продолжают пользоваться обращением товарищи; а то, что оно перестало быть универсальным официальным обращением, обусловлено не изменением речевого этикета, а падением коммунистической власти.

Но, разумеется, оно не использовалось по отношению к вышестоящим чинам. Советские обращения товарищ полковник, товарищ генерал для традиционного языкового сознания звучат диковато (так же странно, как звучало бы товарищ поручик).

Для полноты картины полезно проследить историю обращения товарищи в русской речи. Первоначально оно не было связано с социалистической идеей, а служило для обозначения людей, объединенных на основе «мужской солидарности», обусловленной «боевым товариществом» или совместным участием в одном деле. По свидетельству Дениса Давыдова, генерал Ермолов применял по отношению к солдатам обращение товарищи «даже в приказах».

Об этом свидетельствует, например, Бенедикт Сарнов, который пишет в книге «Наш советский новояз», что в конце 1960-х годов «слово “товарищи” на слух молодого, подрастающего поколения уже опять стало звучать как чужеродное, отчасти даже враждебное» (Сарнов Б. М. Наш советский новояз: Маленькая энциклопедия реального социализма. М.: Материк, 2002).

Часто, особенно в народных песнях, говорят о товарищах-разбойниках. Отсюда уже один шаг к использованию этого слова для обращения социалистов друг к другу. Более того, после революции оно вошло в обиход советских людей, даже не разделяющих коммунистические воззрения, но к концу 60-х годов прошлого века перестало использоваться как обиходное обращение.

Иными словами, речевой этикет в этом отношении несколько изменился, но произошло это более сорока лет тому назад.



Источник: "Отечественные записки", № 2 (23) (2005),








Рекомендованные материалы



Как назвать кошку

Эти речевые конструкции принято третировать как «неприличные», но если их сопоставить с некоторыми конструкциями из навязываемой нынче официальной риторики, такими, например, как «духовные скрепы» или «традиционные ценности», то нетрудно заметить, что на таком фоне это «неприличие» выглядит как образчик благопристойности, осмысленности и даже некоторой респектабельности.

13.03.2018
Язык

Волшебное слово

Одни комментаторы, ориентированные спортивно-патриотически, не скрывали ликования: мол, теперь наши женские сборные запросто возьмут все медали во всех дисциплинах, и никакой допинг-контроль им не страшен! (Как известно, мужские стероидные гормоны и их производные – один из самых популярных классов допинг-препаратов в современном большом спорте.) Другие озабоченно выясняли, интересовались ли ученые воздействием мата на мужской организм?